Монастыря как такового практически не существовало – строения развалились, монахи давно разбежались. Зато у Фотия имелась высокая покровительница, жаждавшая свиданий с ним.
– Помоги, матушка! – обратился он к графине.
Как по мановению волшебной палочки, на деньги Орловой выросли новые монастырские строения, церковь, кельи. Одновременно Анна усиленно хлопотала о возвращении любовника в столицу империи.
В 1822 г. стараниями души нечаявшей в монахе графини Фотия возвели в чин архимандрита и вызвали в Санкт-Петербург, где он остановился в Александро-Невской лавре.
Юрьев монастырь
Графиня Анна Орлова костьми ложилась, стараясь для своего сердечного «старца» – ей даже удалось добиться аудиенции Фотия у императора Александра I, на которого хитрый архимандрит сумел произвести довольно благоприятное впечатление: 5 июля 1822 г.
царь изволил принять и выслушать «старца». В результате Фотия назначили настоятелем древнего Юрьева монастыря, а в подарок от императора архимандрит получил драгоценный наперсный крест.
Юрьев монастырь, согласно летописям, воздвигли в XI в. у истока реки Волхов из озера Ильмень. Князь Ярослав Мудрый поставил там сначала военную крепость, а затем появился монастырь, в котором князь Мстислав в 1119 г. заложил первую каменную церковь святого Георгия. Однако к началу XIX в. Юрьев монастырь оказался в полном упадке и запустении.
Назначенный его настоятелем Фотий стал активно возрождать обитель на деньги своей любовницы и вскоре превратил монастырь в один из самых богатых в России. Рядом находилось Грузино – имение знаменитого Аракчеева, – и «старец» сумел подружиться с царедворцем, посылая императору письма о своих «видениях», в которых описывал графа Аракчеева как самого верного государева слугу. Несомненно, упрочению авторитета Фотия всячески помогала и его любовница, графиня Орлова.
Вскоре им удалось добиться своей цели – Александр I лично разрешил Фотию приезжать в Санкт-Петербург в любое время. Графиня и «старец» торжествовали: теперь они могли видеться, когда захотят. А следом приспела и новая высокая милость: в январе 1825 г. император наградил «старца» бриллиантовой панагией.
Гром над головой любовников грянул после восстания декабристов. Александра не стало, на престол взошел его брат Николай I, на многие вещи смотревший совершенно иначе и почитавший себя первым любовником империи.
– Что тут делает этот игумен? – недовольно спросил царь, увидев однажды Фотия.
Всякие религиозные «прозрения» и «видения» совершенно не трогали и не интересовали нового императора. Духовные дела раздражали и казались ужасающе скучными, в отличие от долгих военных парадов. К тому же Николаю наверняка нашептали о связи «старца» с графиней Орловой: утаить шило в мешке в петербургском высшем свете еще никому не удавалось.
– Пусть сидит в своем монастыре безвыездно, – холодно посмотрев на поклонившегося ему Фотия, приказал адъютанту император.
«Старцу» пришлось отказаться от поездок в столицу и постоянно пребывать в древнем монастыре, как в ссылке. Немедленно в своей новгородской усадьбе, расположенной всего в половине версты от монастыря, поселилась и не выносившая разлуки со своим «духовником» графиня Орлова. Она вступила в тот возраст, когда ей постоянно требовалось мужское внимание.
– За этого игумена вечно хлопочут, – вскоре раздраженно заметил Николай I, видимо, имея в виду хлопоты любовницы-графини. – В таком случае явлю ему свою милость: пусть останется настоятелем Юрьева монастыря по самой своей смерти!
Такое распоряжение означало не только крайнее недовольство самодержца, но и то, что более никаких наград и повышений Фотию ждать никогда не следовало. Если, конечно, он только не переживет ныне царствующего монарха. Надо полагать, Николай I был весьма сердит на графиню Орлову, продолжавшую состоять в связи с монахом.
Теперь Фотий тихо, как мышь, безвыездно сидел в монастыре, и вместе с ним там же находилась его «духовная дочь» – они часто затворялись в «келье», где «вели душеспасительные беседы». «Келью» обставила по своему вкусу сама графиня, а чем она там занималась с игуменом, догадаться совсем не трудно.
Кстати, по свидетельствам современников, любвеобильный Фотий случалось изменял графине даже с танцовщицами из столичных театров, но она ему все прощала. Монахи монастыря, глядя на своего игумена, тоже бражничали и занимались прелюбодеяниями.
В 1838 г. сорокашестилетний Фотий неожиданно скоропостижно скончался. Графиня заказала для него роскошный саркофаг из белого мрамора с серебряной крышкой. Почившего «старца» похоронили на территории монастыря в церкви Похвалы Богородицы. Исполнилась царская воля – игумен оставался в Юрьевом монастыре до смерти и по смерти. Рядом с саркофагом любовника графиня поставила такой же для себя, но только из темно-красного мрамора.
Спустя некоторое время она решила уехать в Санкт-Петербург, поскольку в монастыре и его окрестностях ее более ничего не удерживало, а царская опала на графиню не распространялась. Преемник Фотия – архимандрит Мануил, – видимо, не смог заменить ушедшего в иной мир «старца», поскольку Анна Алексеевна намеревалась остаток дней провести в столице.
Мануил знал о содержании завещания графини, решившей оставить огромные деньги монастырю, и, как полагают многие авторы того времени, очень опасался, что даже уже перешагнувшая пятидесятилетний рубеж, но еще цветущая, здоровая и совсем не чуждая плотских страстей женщина может в полной соблазнов столице быстро найти себе нового «старца». И, как следствие этого, изменить завещание. Предполагают, из-за этого Мануил взял тяжкий грех на душу. Незадолго перед отъездом графиня посетила обитель и рассказала Мануилу, что ее часто навещают родственники со стороны отца.
– У графа было четверо братьев, – вспомнил архимандрит. – Там есть наследники, а графиня вполне может создать себе нового кумира. Этого допустить нельзя!
Он сам после богослужения причастил Анну Алексеевну, которая с утра выглядела совершенно здоровой и не выказывала никаких признаков недомогания. После причастия графиня отправилась проститься с прахом дорогого ей «старца» и прослушала панихиду по Фотию.
Вдруг, совершенно неожиданно, Анна начала задыхаться, сильно кашлять и пожаловалась:
– У меня словно сдавило сердце: такая боль в груди! О Боже, в глазах становится темно.
– Пожалуйте в мои покои, – вглядываясь в ее лицо, предложил Мануил.
В гостиной игумена графиня без сил упала на диван, потом добралась до иконы Иверской Божьей Матери и стала горячо молиться, но продолжался сильный кашель, и через десять минут Анны Алексеевны не стало.
Панихиды по ней служили пять дней и положили тело графини в заранее подготовленный ею саркофаг, стоявший рядом с саркофагом Фотия. Упорные слухи, что графиня отравлена и умерла от яда, поднесенного ей в вине во время причастия, никто не проверял – видимо, император Николай I распорядился поскорее покончить с этим делом и накрепко забыть об Орловой и Фотий. Их связь дискредитировала высшее общество, и даже напоминание о ней вызывало у царя сильное раздражение.
– Все! Кончено! – рубил фразу за фразой император. – Их нет! Забыть! Не вспоминать!
По оценкам современных судебно-медицинских экспертов, графиню отравили растворенным в
