в Черниговской губернии проживал, земские съезды проводил, так он вещал, что венцом всего здания земских учреждений должен стать представительный орган при государе.
Как хорошо быть сыном товарища министра. Абрютин даже не стал меня спрашивать — откуда такое известно? Да мало ли откуда. Прочитал где-то, от отца услышал. Хотя где бы следователь из провинции такое прочитал? А вот от отца — вполне мог.
— И где сейчас Петруневич? Ты сказал, что он проживал? — поинтересовался исправник.
Самому бы вспомнить — где сейчас деятель земства, один из тех, по чьей милости свергали царя, а потом, от греха подальше уехавший в эмиграцию.
— В ссылке, насколько помню. Отправили под надзор полиции. Ему даже место самому предложили выбрать — куда поедет. Не то на три года, не то на пять.
— Вот и нашего бы Румянцева годика на три отправить куда-нибудь. Лучше подальше. И мы от него отдохнем, и он подумает о своем дальнейшем поведении. Еще лучше — все земство отправить. Членов-то можно и поменьше — на годик. Жаль, что у меня на них власти нет — отправил бы, не пожалел.
Самое обидное, что прав Румянцев. Нужны перемены. Нельзя все время закручивать гайки, чревато. И выборные нужны от народа. Только, не в качестве совещательного органа, а в качестве законодательного. И всеобщее избирательное право тоже необходимо. И разделение власти на три ветви нужно. А начать с того, что выкупные платежи за землю нужно полностью отменять и, чем скорее, тем лучше. Не ждать 1905 года — предтечи 17-го. А иначе потом так рванет, что все полетит. Пока все соберут по осколкам, много крови прольется.
Как можно одновременно иметь коммунистические взгляды и быть монархистом, не представляю себе. В принципе, это не должно уживаться в одном человеке. А ведь уживается!
А вот как сделать, чтобы и социальная справедливость торжествовала, и чтобы государь на престоле сидел, и чтобы империя сохранилась, и государство было богатым — я не знаю.
Надеюсь, со временем сумею разобраться и что-то сделать.Пока лучше изучать обстановку, а еще — заниматься своим собственным делом.
Вернувшись домой, во дворе столкнулся с Анькой. Барышня держала за шкирку Кузьму, а тот, словно зайчик, висел себе смирненько, свесив лапки и смотрел вдаль зелеными глазенками.
— Анька, нельзя котиков брать за шкирку, — возмутился я, отбирая котенка и прижимая к себе. Наглаживая рыжика, пожалел малыша: — Бедный Кузенька… Напугала тебя эта бешеная девчонка.
— А как его еще брать? — удивилась барышня. — Кошка всегда так котят таскает — возьмет в зубы и тащит. А Кузька мне в пасть не влезет. Попробуй, авось в твою поместится.
— Аня, кошки котят в пасти носят, когда те совсем маленькие, — наставительно произнес я, пропуская мимо ушей шпильку. — А когда подрастают, так нельзя носить.
Анна ворчала, что я слишком вожусь с котенком. Мол — балуешь ты его, а он должен мышей ловить. Уже пообещала — мол, если Кузька станет по столу скакать, огребем мокрой тряпкой. И котик, чтобы свое место знал, и хозяин — чтобы не попустительствовал. Строгая у нас хозяйка, с такой не забалуешь.
— Между прочим, твой Кузька мою Маньку обижает, — наябедничала Аня.
— Почему это Кузька мой? — слегка возмутился я. Но именно, что слегка. От рыжего счастья отказываться не стану.
— Твой, потому что ты его назвал неправильно, — уверенно заявила гимназистка. — Я хотела Васькой назвать, тогда был бы общий, а ты ему какое-то дурацкое имя придумал.
— Ага, Васькой хотела, — хмыкнул я. — Придет к нам в гости исправник, а ты позовешь: «Васька! Васька!». Решит, чего доброго, что в честь его имя дали.
— Подумаешь. Василий Яковлевич не обидится.
— Ладно, — вздохнул я, проходя в дом. Осторожно поставив малыша на пол, спросил: — И чем мой огромный Кузька твою крошку обидел?
— А тем, что он к ней в кормушку забирается и дрыхнет, а Манька сено оттуда не может взять.
Кузьма и на самом деле предпочитает не в избе сидеть, а у Маньки. Может, она ему маму-кошку напоминает? Вдруг Манюня его мышей учит ловить?
Но если коза не может сено взять — значит, плохо есть хочет. Голодная коза давно бы котенка спихнула и наелась.
Анька все это лучше меня знает и, наша перепалка, это так, шутка. Как же не поворчать друг на друга?
— Когда Маньку к соседке переводить будем? — поинтересовался я. — Осень уже, скоро холода нагрянут. Либо к Ираиде надо переводить, либо сарайку утеплять. Но лучше бы к соседке. Мы с тобой по выходным будем Маньку навещать, вкусняшки носить.
— Завтра и переведу, — сообщила Аня. — Про мороз пока говорить не стану, он не скоро, а такой холод, чтобы у козы вымя замерзло, раньше декабря не случится. А вот украсть Маньку у нас могут. Сарайка у самой улицы, заходи да бери. А у бабушки Ираиды хлев во дворе, так просто оттуда не украсть. Денег я ей дала, чтобы пол в стайке поменять, да сена завезти.
Собирался ответить Анне, что одна попытка кражи была, а снаряд в одну воронку дважды не попадает. А в свете последних новостей о резком повышении цен на коз, все может быть.
— У Люды Неждановой — у нее отец диаконом служит в храме, дом в Подмонастырской слободе. Ночью у нее Люська заорала, Люда выскочила, увидела, что вдоль забора два мужика идут, с мешками. Оба нездешние. Она кричать стала, мужики к реке побежали.
Забавно — у гимназистки Люды коза по имени Люся. Кто же до такого додумался? С фантазией девочка. И про мужиков с мешками точно нафантазировала.
Глава 9
Тихая заводь
Анька пыталась сопротивляться моим попыткам поучаствовать в ведении домашнего хозяйства, но в последнее время перестала. Ей, бедолаге и так несладко. И по дому крутись, и учиться нужно, да еще и писательское мастерство осваивать. Еще умудряется сбегать до деревни Борок, чтобы помочь тете Гале. Мачеха, как я понял, была беременной и хотя корову доила и стряпала-убирала, но кое-какая помощь ей нужна. Умудрилась еще и Петьку определить в школу грамоты.
Так что, если я встану раньше ее — почему-то начал просыпаться даже не в шесть, а раньше, безо всякого будильника (отцовские часы погибли, а императорские на такое дело задействовать жалко), то
