только по рисунку. Екатерина II повелела камеи выковырять, а золото расплавить. Ее жестокое распоряжение было продиктовано соображениями bon goût, хорошего вкуса, так как императрице претило само существование столь безобразного урода, надсмехающегося над искусством глиптики. Так, как это часто бывает, хороший вкус, а точнее – убеждение в том, что ты им обладаешь, становится причиной уничтожения культурных ценностей, что может классифицироваться как преступление по статье 243.1 УК РФ, «Нарушение требований сохранения или использования объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) народов Российской Федерации».
Екатерину простить нельзя, но можно понять. Она действовала из высших соображений и доказывала свою утонченность. Но Камейный кубок жаль. Ему, нелепому и неуклюжему, было присуще то особое очарование, что свойственно произведениям художников севера, когда они размышляют об Италии и Риме. Изготовленный аугсбургцами или антверпенцами – кубок не сохранился, так что понять, где он был изготовлен, трудно, но явно не в Дании, – Камейный кубок воплощал собой Italiensehnsucht, так что в даре датского короля русскому царю можно было бы усмотреть и некий символизм. Екатерине никто про символизм не сказал, сама она его не усмотрела, вещицу сочла нелепой и непочтительной к камнерезному искусству, поэтому ее и раскрошила. Принося кубок в жертву своей геммомании, императрица руководствовалась самыми что ни на есть разумными соображениями, желая возродить камеи и инталии, вернув им первоначальный вид, то есть произвела, по ее мнению, реставрацию. Чего же Екатерина добилась? Выковырянные из кубка геммы были присоединены к общей ее коллекции. Теперь античные геммы отправлены к античным, новоевропейские – к новоевропейским, и все они замкнуты в шкафах, где их никто не видит. Все очень научно, но целостность высказывания пропала. Интересный пример путаницы между «возрождением» и «реставрацией», продолжающейся до сих пор. Иногда такая путаница приводит к катастрофическим последствиям.
* * *
В XVIII веке в Европе была издана масса книг по глиптике, выпущено громадное количество гравированных альбомов с изображениями и описаниями гемм. Коллекционирование резных камней приобрело наукообразный характер, а заодно стало и признаком bon ton, так что хорошие коллекции делали их владельцам репутацию. Впрочем, уже в барокко любовь к глиптике превратилась в манию. Геммы и камеи стали столь популярны, что на потребу рынку их начали делать сначала из фарфора, материала все же менее дорогого, чем агаты и сердолики, а потом и из всего что ни попадя: кости, перламутра и даже фаянса, на чем особо специализировался Исайя Веджвуд. Определение «глиптика», «резные камни», уже устарело. В XVIII веке количество инталий и камей из разных материалов, пожалуй, даже и превзошло количество античных. Массовое производство до некоторой степени девальвировало искусство глиптики. Екатерина II, подхватившая свою геммоманию у европейской аристократии, вторглась в согласный и замкнутый круг западных глиптофилов внезапно и нахраписто, с немецким упорством и русским размахом. Она гордилась тем, что если все коллекционеры считают свои геммы штуками или, в лучшем случае, десятками, то она меряет их корзинами. Покупки императрицы вздули цены, что вызывало жалобы европейских знатоков, бессильных тягаться с русскими. Камей скопилось столько, что по высочайшему распоряжению для них был оборудован специальный кабинет с заказанными в Англии дорогущими шкафами с чудесными инкрустациями. Шкафы сохранились, стоят в фондах и по сей день. Императрица развивала и отечественное производство, основав камнерезные мастерские на Урале, благо там было найдено множество агатов и яшм, до того в Россию ввозившихся. Следствием ее геммомании стал заказ на один из самых удивительных памятников декоративно-прикладного искусства XVIII века, на знаменитый Сервиз с камеями. В сущности, этот сервиз такая же Italiensehnsucht, как и Камейный кубок, только в новом вкусе неоклассики.
Сервиз был изготовлен на Севрской фарфоровой мануфактуре в 1777–1779 годах, и, как императрица писала Мельхиору Гриму: «Севрский сервиз, который я заказала, предназначен самому большому любителю грызть пальцы, моему дорогому любимому князю Потемкину; но чтобы сервиз вышел как можно лучше, я говорю, что он для меня». Изначально был дан заказ на исполнение «стола на 60 кувертов»; все предметы должны были быть выполнены в новомодном неоклассическом духе без майсенских рокайльных завитушек и выглядеть римскими настолько, насколько римскими могут быть кофейники и чашки для шоколада. Главный мотив декора, выбранный Екатериной, был чисто римским – изображения античных камей, поэтому сервиз часто называют, как и кубок, Камейным. Цвет был выбран bleu celeste, «небесно-голубой», тайной получения которого владели только мастера Севра. Он очень дорог в производстве и, наверное, должен был напоминать о голубизне римского неба. Для камей было сделано сотни зарисовок с образцов из самых знаменитых европейских коллекций, и они, в отличие от второго по значимости мотива, вензеля Екатерины II, окруженного цветочными гирляндами, не повторяются. Всего в сервизе насчитывалось 803 предмета, если считать чашки и блюдца за два разных номера, но не считать крышек к горшочкам для конфитюра. Заказ был из ряда вон, количество трудодней художников и мастеров Севра, потребовавшихся на его изготовление, зашкаливало, поэтому объявленная фабрикой окончательная стоимость полного сервиза превосходила все мыслимые пределы: 331 362 ливра. Сумма намного превышала годовой бюджет княжества Ангальт-Цербст, исторической родины нашей матушки императрицы, так что Екатерина после того, как цена была озвучена, впала на некоторое время в ступор, а выйдя из него, потребовала проведения расследования. Севрская фабрика дала полный и внятный ответ, отчитавшись в каждом су, так что русскому размаху пришлось восторжествовать над немецким упорством. Матушка заплатила, и сервиз летом 1779 года отправили из Парижа в Руан. Там он был погружен на голландское судно и, проделав долгий путь через Северное и Балтийское моря, в октябре 1779 года прибыл в Петербург.
Окончательное количество предметов сервиза с камеями известно из реестра, сопровождающего записку о приеме в казенную сервизную палату Зимнего дворца из «дому Его Светлости князь Григорья Александровича Потёмкина фарфорового парижского десертного сервиза с серебряными канфетными золочеными приборами», датированную июлем 1782 года. По каким-то невыясненным обстоятельствам Потёмкин вернул сервиз казне, после чего он уже Зимнего дворца практически не покидал. Сервиз беспрестанно использовали во время торжественных приемов, так что уже при Николае I он, тогда называемый «Парижским», поистрепался настолько, что пришлось оформлять заказ на доделку разбитых чашек и тарелок на Императорском фарфоровом заводе. Известно, что в суматохе во время пожара Зимнего дворца 1836 года было украдено сто с лишним предметов. Кто именно это сделал, неизвестно, но спустя три года какие-то тарелки и чашки всплыли на лондонском антикварном рынке. Кое-что было выкуплено по распоряжению императорского двора, кое-что осталось в Англии. После революции Советы продали еще некоторое количество предметов из
