не дали проститься с ним. Я не видела его. Мы опустили закрытый гроб в землю, а Толя сказал, что мне не стоит этого видеть. Да, он был прав… Но ребенка я не увидела не потому, что он заботился обо мне, а потому, что я не должна была увидеть то, что он с ним сделал.
Мы часто ругались. Это вполне нормально для любой семьи, но темы для наших скандалов были особенными. Толик пил редко, но если напивался, то так, что я запоминала это надолго. Где-то через пару недель после смерти Славика он в пьяном состоянии рассказал мне, что пытался пересадить нашему мальчику сердце другого ребенка. Вернее, он даже сделал это, но было слишком поздно, и сердце не прижилось. Я бы решила, что это – бред пьяного человека, но он рассказывал все четко с малейшими подробностями. А я сидела, слушала и плакала. Когда я спросила, чье сердце он пытался пересадить Славику, он так удивленно посмотрел на меня и сказал: «Ну как же, как всегда – бесполезного и никому ненужного мусора».
Я обомлела. И не от его цинизма, а от фразы «как всегда». Я знала, что он периодически наведывается в наш местный приют, знала, что у него были какие-то дела с директором заведения в то время. Я не вникала, это было не мое дело. Но в тот вечер мне стало не по себе, и я решила, что должна узнать правду. Толик был слишком пьян, чтобы вспомнить на следующий день, что именно рассказывал мне накануне. И я аккуратно спросила его о том, пробовал ли он проводить подобные операции ранее…
Ох, лучше бы я не спрашивала этого. Он не рассказал мне многого. Он очень разозлился и стал кричать на меня, упрекая в том, что я не ценю то, на что он идет ради семьи. Машина, квартира, новая мебель, дача, купленная им еще до брака – все это, как выразился он сам: нам бы никогда не заиметь, если бы он не занимался тем, чем занимался.
В тот момент я поняла, что пересадка органов давно является делом всей его жизни. Если он и проводил эксперименты на животных, то это было очень давно. Твой отец пересаживал органы здоровых людей больным. А, если говорить точнее: здоровых детей…
– Ты не представляешь, какого труда мне стоит отобрать идеально подходящего, здорового донора, у которого никого нет! – кричал тогда он.
После того дня жизнь для меня разделилась на ДО и ПОСЛЕ. Я навела справки у знала, что в больнице Толик давно не работает. Однако же деньги у нас были. Мы действительно ни в чем не нуждались. Но это были кровавые деньги.
Я не знаю, любил ли он меня, но после смерти Славика, за исключением того разговора, в наших отношениях все было относительно спокойно. Разумеется, я обдумывала то, как уйти от него, но знала, что не решусь. Какая-то часть внутри меня оправдывала его, ведь он пытался спасти нашего сына. Так я размышляла тогда. О том, что страдали другие дети, я старалась не думать.
А потом я узнала, что беременна в третий раз. Я умоляла Бога, чтобы ребенок был здоров, а когда поняла, что сердечко Иринки тоже не в состоянии долго работать, хотела умереть сама. Я обвиняла его, я ругала его. Я говорила вашему отцу, что это он виноват в том, что наши дети рождаются больными, что из-за него Бог отнимает их так рано. Так я думаю и сейчас. Бог наказывал нас за его прегрешения. Это – истинное и заслуженное проклятие, но его проклятие, а не наших несчастных детей… Ох, сколько раз я молила о прощении, сколько свечей я поставила за упокой всех тех, кого он извел… Я рада, что не знаю всей правды, не знаю, кто причастен к его злодеяниям, не знаю, сколько невинных душ на его счету.
Иришки не стало. Для меня это был конец всей моей жизни. Она умерла в больнице. Так он мне сказал. Нет, не в нашей больнице. Тоже мне – простая городская больница! Нет… Толик же – первоклассный хирург. Толик же – уважаемый врач. У него связи. Он знает, куда класть своего ребенка. У меня не было сил спорить. Я знала, что моя дочь умирает. Снова. И, знаешь, если бы ему удалось ее спасти… Я бы никогда не задалась вопросом, чье именно сердце бьется в ее груди.
Я проклинала его. Я ненавидела его. Я не смела сказать ни слова, но в глубине души я желала ему смерти. Я знала, что Бог наказывает нас за его дела. А как иначе можно объяснить тот факт, что подряд трое наших деток скончались в младенчестве от болезни сердца?
Признаюсь, я не хотела больше детей. Более того – я решительно настроилась уйти от твоего отца. Знала, что он не отпустит просто так, но оставаться жить с ним я больше не могла. Своих денег у меня не было, а брать его деньги, кровавые… я не хотела. Я избегала близости с ним, но это было крайне сложно, ведь отказов он не принимал, а мужчина всегда будет сильнее женщины…
Я заняла денег у подруги и решила переехать в соседний город, когда вдруг узнала, что снова беременна. Это был удар. Четвертую смерть еще одного своего ребенка я бы не пережила. Я снова и снова проклинала Толика. Уехать, будучи в положении, я бы точно не решилась: где и кем я смогла бы работать с растущим животом?
От него было не скрыть. Каждое утро я, как по будильнику, бегала в туалет. После каждого приступа тошноты я плакала, зная, что все мои мучения снова пойдут прахом – с какой стати Богу посылать нам здорового ребенка? Мой муж промышлял чем-то грязным, мерзким и безусловно незаконным, а я, молча закрывая на все глаза, жила за те деньги, которые он получал за свои злодейства.
Ближе к назначенному сроку родов я сказала Толику, что хочу подать на развод. Он взбесился. Обвинял, упрекал, оскорблял. Я молчала. «Куда ты с больным ребенком?» – выкрикнул он. Он готовился к тому, что ты будешь такой же больной, как и предыдущие дети. Я уверена, что он за период моей беременности присмотрел для тебя донора, который против собственной воли отдал бы тебе свое сердце. Как знать, возможно то сердце, либо какой-то другой орган от того ребенка достались другому человеку… Я старалась об
