законодательства. Д. Н. Шипов возглавлял группу мыслителей, считавших, что конституционный режим не гарантирует свободы, а создает постоянный конфликт между обществом и государством и способствует дальнейшему развитию индивидуализма [Шипов 2007: 38–40; 156–178][183]. Он считал, что личные права и свободы должны быть реализованы в обществе, в котором граждане находятся в нравственном единстве со своими правителями. В качестве идеальной формы правления он видел стоящую выше политических и социальных конфликтов наследственную монархию, которая будет управлять гражданами в соответствии с принципами христианства и, следовательно, действовать во имя всеобщего блага; таким образом, для него лучшим способом реализации этого замысла было сотрудничество с существующим самодержавным режимом[184].
Эта группа земцев, часто критикуемая за свое неприятие идеи негативной свободы, тем не менее какое-то время сотрудничала со сторонниками конституционализма, считавшими, что подлинные гарантии личной и политической свободы могут быть получены только в обществе с парламентской системой, в котором действует принцип верховенства закона. Именно эти земские деятели, связывавшие свободу с конституционализмом (члены основанного в 1903 году Союза земцев-конституционалистов), вместе с некоторыми представителями интеллигенции, главным образом легальными марксистами, легальными народниками и демократически настроенными лицами свободных профессий, составили ядро «освобожденческого» движения[185]. Усилившееся в 1890-х годах вмешательство государства в их профессиональную деятельность побудило многих представителей интеллигенции включиться в борьбу за политические реформы[186]. Особенно активно оказались вовлечены в политику люди из академической среды; примером такого мыслителя и политика является Милюков, бывший автором ряда трудов по русской истории.
Этот союз между лидерами земского движения и «новыми либералами», построенный вокруг идеи о том, что нужно убедить косный самодержавный режим в необходимости реформ, положил начало кампании по формированию общественного мнения, целью которой было привитие российскому населению, еще не состоящему в какой-либо партии, уважения к таким ценностям, как политический плюрализм, права личности и принцип верховенства закона.
3.1.2. «Союз освобождения»
«Освобожденческое» движение (которое с самого начала называли «либеральным движением») сформировалось вокруг нескольких важных центров, из которых ключевую роль играли издаваемый П. Б. Струве в Германии, а затем во Франции журнал «Освобождение» и «освобожденческие» кружки, начавшие появляться в 1901 году: Союз земцев-конституционалистов и в первую очередь «Союз освобождения», первый съезд которого состоялся в январе 1904 года в Петербурге[187].
В программе «Союза освобождения», принятой по итогам его первого съезда, главными целями движения были заявлены «политическое освобождение России» благодаря «уничтожению самодержавия и установлению в России конституционного режима»[188]. Его члены считали, что такой режим может быть установлен ненасильственным образом через «созыв учредительного собрания, избранного на основании всеобщего, прямого и равного избирательного права с тайной подачей голосов» [Милюков 19026: 7-12]. После того как всему мужскому населению России, включая крестьян, будут гарантированы гражданские и политические права, а привилегии дворянства отменят, необходимо будет принять социальные меры для снижения разницы в доходах между различными слоями общества и решения самых острых проблем, связанных с крестьянским вопросом. Эта всеобъемлющая программа была намеренно сформулирована в таких расплывчатых выражениях, чтобы вовлечь в либеральное движение как можно больше людей; в своей программной статье в «Освобождении» Струве писал: «Культурное и политическое освобождение России не может быть ни исключительно, ни преимущественно делом одного класса, одной партии, одного учения. Оно должно стать делом национальным, или общенародным» [Струве 1902в: 2].
Несмотря на весь оптимизм учредителей «Союза освобождения», его программа с самого начала была результатом трудного компромисса между земскими деятелями и представителями дворянства, с опаской относившимися к идее замены самодержавия западной демократией, и более радикальными представителями «освобожденческого» движения, имевшими фундаментально иные представления о свободе. Особенно много споров вызывал вопрос государственных мер для улучшения экономического положения крестьян и рабочих. После отмены крепостного права в 1861 году налоговый гнет крестьянства все время увеличивался; при этом быстрый рост численности населения привел к нехватке пахотных земель. Большинство участников «освобожденческого» движения, чувствуя, что корень крестьянского вопроса лежит именно в этой плоскости, настаивали на более справедливом распределении земельных наделов и заявляли, что при новом режиме правительство должно иметь право насильственно отторгать землю у помещиков [Macey 1987; Вронский 2000][189]. Помещики в ответ говорили о неприкосновенности частной собственности и о том, что крестьяне могут получить землю для своих сельскохозяйственных нужд, не посягая на право землевладельца распоряжаться собственным имуществом так, как он считает нужным[190].
Индустриализация и рост протестного рабочего движения поставили либералов перед еще одним сложным выбором: должны ли они поддерживать требования социалистических партий, в частности введение восьмичасового рабочего дня и создание пенсионной системы.
Во время споров о том, в какой степени «освобожденческое» движение может включить в свою программу некоторые пункты из повестки социалистических партий, особенно остро встал вопрос об идеологической близости между либералами и социалистами и о возможности обоюдовыгодного сотрудничества[191]. С 1902 года либеральное движение придерживалось курса «у нас нет врагов слева» [Милюков 19076], и эта готовность идти на сделки с радикальными группами впоследствии получила развитие в статьях крупнейших теоретиков «освобожденческого» движения, Милюкова и Струве, утверждавших, что между либеральным и социалистическим видением свободы существует естественная близость [Струве 1903; Струве 1905а: 280–282; Milyoukov 1905: 334–432; Милюков 1903а: 321–323]. Хотя в 1902 году большинство участников «Союза освобождения» верили, что общественное давление и политика убеждения смогут запустить фундаментальные реформы, «не сходя с пути законности»[192], сомнения части либералов в том, что это возможно, привели к постепенной радикализации всего «освобожденческого» движения. Несмотря на опасения многих своих товарищей, основная масса членов «Союза освобождения» со временем пришла к мысли о необходимости революции, видя в ней ответ самодержавию с его имманентным деспотизмом. Струве выразил эти новые чаяния большинства, написав, что «в деле национального освобождения ни революционная борьба, ни умеренная и мирная оппозиция не могут обойтись одна без другой» [Струве 1902 г: 105]. Несмотря на то что сами социал-демократы крайне скептически относились к перспективе сотрудничества с либералами, в течение какого-то периода «освобожденческое» движение оставалось, как писала впоследствии одна из его участниц А. Тыркова-Вильямс, «чем-то вроде военного союза между различными группами, монархистами и республиканцами, либералами и социалистами, временно объединенными общей целью – партизанской борьбой с общим врагом, самодержавием» [Tyrkova-Williams 1953: 173][193].
На этой почве либералы стали лояльными союзниками революционеров и социалистов, которые воспринимали свободу не столько как права, гарантированные политической и правовой системой государства, сколько как продукт нового, более рационального, общественного устройства.
3.2. Пересмотр концепций свободы: 1905 год
В России 1905 года вопрос о том, насколько либеральные взгляды совместимы с
