Греции. Она есть, но её нет. А мои древние греки то и дело вспоминают, как брали Трою. Так случилось, что их молодость выпала на Кишинёв. А потом историческая родина позвала обратно. Но молодость осталась в Кишинёве.
В этой Древней Греции в окна бьются персики и вишни – открываешь окна и впускаешь их в комнату. И когда в нашем городе наступает зима, то мои древние греки вздыхают: мол, там, в Греции, есть всё, а зимы нет. Воспоминания для них – это своего рода варенье на зиму. Мы его открываем и переживаем зиму.
Иногда очень хочется влиться в их беседу и добавить своё воспоминание, чтобы оно тоже тянуло за собой какие-нибудь лестницы и фонтаны…
– А помните кружку великана?
Гигантская красная кружка стояла на высоком доме, мимо которого мы каждое лето ехали на дачу. Это, как я поняла позже, была реклама какого-то кофе. Но мои древние греки говорили, что это кружка великана. И каждый раз я надеялась, что увижу обладателя этой необыкновенной кружки, и каждый раз расстраивалась, что великан уже выпил кофе и ушёл.
И я представляла, как он осторожно наступает на мост, потом на площадь, потом его нога застревает во дворе-колодце… Мысли о шагах великана всегда убаюкивали меня.
Но однажды кружка исчезла. Мне объяснили, что великан забрал её с собой. И кружка стала моим воспоминанием.
А ещё был слон.
– А помните, синий слон на детской площадке стоял?! Или он был серый?
Повисает пауза. Потому что слон ни за что не цепляется, а висит один, как дурак, в этой затянувшейся паузе.
Забираю слона обратно.
Чего его вспоминать? Если он так и стоит на детской площадке.
Слона я вспомнила, но воспоминанием он ещё не стал.
Но, возможно, когда я сама стану древним греком и встречу на каком-нибудь перекрёстке судьбы слона, то и со мной произойдёт воспоминание: горячая пыль поднимется столбом и смешается с ароматом «входа на Комсомольское озеро со стороны Дневного кинотеатра…».
– Знаешь, я не помню, как называются эти цветы, но они пахнут нашим садом во дворе, где была скамейка и стояла трансформаторная будка с дружелюбной надписью: «Не подходи! Убьёт!».
– Мама, это флоксы.
Для него флоксы пахнут флоксами. И ни один великан ещё не ушёл, забрав свою кружку.
Август
Надеюсь, ты придёшь летом.
Не люблю зиму. И это всегда взаимно.
Лягушки живут в болоте, а когда болото замерзает – они прячутся в старую листву и под большие камни.
Я живу в Петербурге, и когда на его болотистые берега приходит зима, я тоже прячусь.
Мы будем прятаться с тобой вместе.
Тебе придётся доверять мне. Потому что ты вообще ничего не соображаешь, ты глупый и красивый.
Конечно, ты поумнеешь, но со временем. Думаю, что для этого должно пройти много лет. Лето сменит лето…
И о каждом лете тебе надо будет рассказать. Тебя так долго не было в моей жизни… Но я всё тебе перескажу. Я знаю, что тебе будет неинтересно, но ты всё равно слушай.
Говорят, что я буду любить тебя больше жизни. Это странно, так как сейчас я тебя совсем не люблю, и твоё возможное появление меня даже пугает. Ты нарушишь мою жизнь, мой привычный уклад, всё пойдёт наперекосяк… ужасно.
Не приходи.
Нет, подожди! Приходи. Но не сейчас. И не через год. Давай через пять лет? За это время я стану мудрее, или хотя бы сильнее. Я успею победить своих недругов. Их немного, но я бы не хотела вас знакомить.
Нет, ну нельзя же вот так брать и внезапно появляться в моей жизни?! У меня ничего не готово.
И ещё, знаешь, у нас очень большая разница в возрасте. О чём мы будем с тобой говорить?
Ты не поймёшь меня.
Рядом с тобой я буду чувствовать себя чёрно-белым фильмом.
…Честно говоря, от этих мыслей я хочу залезть на дерево и спрятаться в листву. Там ты не найдёшь меня. Я рябина, я плакучая ива, я старый дремучий дуб. У меня много колец. Посмотри в шкатулке. Могу подарить тебе любое. Все! Дарю! Только не плачь.
Как тебя успокоить? Может быть, нужно долго повторять твоё имя? Август. Август. Август.
Августа – это имя носили ещё две твои прапрапрабабки. Такое редкое имя – и сразу две. Я ничего не знаю о них, ни-че-го. Только их летние имена. Нет, ещё есть альбом с фотографиями. Ты сохранишь всё это? Имя, альбом, картины, мои любимые книги, мои письма к тебе и ещё тысячу разных мелочей…
Конечно, к твоему приходу я постараюсь всё упорядочить. Что-то ненужное выкину. Обещаю.
Приходи скорее.
Я не люблю зиму. А с твоим приходом в моей жизни будет только лето.
Каждый день Август.
Рыбалка и цветоведение
Рыбалка и цветоведение
Мой крёстный – рыбак. Но от него мне ни рыбы, ни чешуи.
В том смысле, что мы очень редко видимся. Гораздо чаще я встречаю его картины на выставках. Моя любимая картина называется «Серебро».
Серебро – это лучшее состояние души рыбака. Оно бывает только у воды.
…Миряне спят, а рыбак покой наяву видит и в глаза ему глядит.
Осторожно опускает вёсла в серебро… и раз, и два, и раз…
Под брюхом лодки проплыл старый дремучий сом. Смерть ищет. А смерть про него забыла. И рыбаки им тоже не интересуются: столетний сом для ухи – кислый.
Наловит рыбы мой крёстный, разрежет, засолит, в фольгу завернёт и в землю закопает. Получится малосолёная рыба. Скоро можно будет есть.
Есть, конечно, будет не один, а с товарищами. Товарищи – народ разносольный: все рыбаки, но не все художники. Однако серебряная водка всех объединяет.
Рыба выйдет из земли, поплывёт по небу.
Мужчины едят рыбу, чтобы набраться сил – и завтра наловить ещё больше. Цель у всех благородная: накормить свои семьи. Но на самом деле это не цель – это прикрытие, чешуя.
Вот они рыбу ловят, пьют серебряную – и нет у них никакой семьи. Есть только рыба и чувства к этой рыбе: страсть, ревность, жадность, азарт, гнев, уныние… И всё это не по очереди, а одновременно.
После такой рыбалки только на исповедь.
А рыба требует смирения. Понимания, что ты – просто человек в лодке. Ты зажат между
