поменяло?
– Боюсь, что нет.
– Спасибо за честность.
Из котельной вышел рабочий и попросил мастера вернуться.
Искрившиеся на солнце янтарные глаза Виктора задержались на Мар. Слегка подавшись к ней, он негромко произнес:
– Больше я об этом никогда не заикнусь, но сказать должен: мы могли бы стать замечательной парой. Порой достаточно одного взгляда, хотя сдается мне, что я знаю вас довольно хорошо. Я могу прочесть ваши мысли, и вы бы удивились, насколько я близок к истине. В своих письмах ваша юная ученица подробно описала вашу страстно увлеченную личность, вашу одержимость тем, что вам дорого. И меня эти качества восхищают.
В дерзости, силе и прямоте этих слов Мар узнала того самого Виктора Гримани из переписки, который не страдал излишней скромностью и не стеснялся в выражениях. Пока он ждал ответа, сердце Мар бешено колотилось; солнце теперь утомительно припекало голову. Солита сидела возле нее на корточках и, безучастная к разговору, наблюдала за тянувшейся по земле нитью муравьев.
– Страсть – причина всех в мире безумств, – отважилась она сказать ему в ответ.
– Но жизнь без страсти граничит с глупостью.
Они молча переглянулись. Впервые в жизни ответ мужчины оставил ее без слов. В присутствии Виктора Гримани она терялась.
– Наденьте шляпу, – с этими словами Виктор отвернулся и, спрятав руки в карманы и опустив взгляд в землю, словно что-то разыскивая, направился в котельную. На входе его дожидался оператор.
Мар глядела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Затем взяла Солиту за руку, и они пошли дальше. Та обернулась, желая проверить, куда же направились муравьи, но большие шаги Мар заставили ее перейти на бег.
Немного поодаль, там, где кончалось здание котельной, Мар остановилась, глядя на кучу мальчишек, грузивших тростник в подъемники, которые затем доставляли его к дробильным машинам. Под присмотром зевавшего от скуки всадника эти мальчишки, которым на вид было лет двенадцать, повторяли за старшими песни.
По дороге им встретились две запряженные волами повозки, груженные недавно срезанным тростником. Дорога пахла бычьими испражнениями, разлагавшимися под лучами палящего солнца. Едва миновав газовый котел с отходным домом, где хранились остатки перемолотого тростника, использовавшиеся затем как горючее, они тут же услышали хрюканье свиней, доносившееся из пристроек, служивших препятствием для поджогов. Если взорвутся газовый котел с отходным домом, то вместе с ними на воздух взлетят и свиньи рабочих. Обо всем об этом Мар вещала Солита своим особым манером выражаться.
В бараках все было иначе.
В нос Мар ударил резкий запах крови. Из стороны в сторону носилась босоногая раздетая детвора. Они преследовали куриц и все то живое, что ползало, летало или бегало в их присутствии, и каждый зажимал зубами кусок тростника. Мар растерялась, не зная, куда идти дальше, и Солита, потянув за юбку, повела ее меж бараков, поделенных на отдельные жилища для каждой семьи. Это были темные, плохо проветриваемые примитивные хижины, вокруг которых грудились всевозможные отбросы. Кошки с собаками обнюхивали окровавленные остатки, притягивавшие тучи мух с комарами.
– Кто живет в том бараке? – поинтересовалась Мар, указывая на стоявшую в отдалении большую постройку, которая посреди всей этой гнетущей обстановки стала для нее глотком свежего воздуха.
– Китайцы, нинья Ма.
Мар попыталась отыскать взглядом хотя бы одного азиата – их нетрудно узнать по коническим шляпам. Она видела нескольких вчера, когда они проезжали по тростниковым плантациям; теперь же не было никого. Как не было ни мух, ни помоев вокруг хижины. О китайской культуре она знала лишь, что они чинили все, что сломано, и чистили все, что грязно. И в этих представлениях Мар убедилась воочию.
Вскоре она начала привлекать к себе внимание – слишком уж выделялась на общем фоне. Высокая светловолосая Мар выглядела крайне решительно, так что даже встречавшиеся ей на пути мужчины снимали перед ней шляпы, а женщины – кто ощипывал кур, кто ополаскивал в тазах перед бараками тушки – всем своим видом давали ей понять: в этой части асьенды ей не рады. Возле хижин почти не было ни деревьев, ни цветов – лишь покрытые пылью заброшенные пустыри.
Лечебницей служила деревянная постройка с соломенной крышей. На крыльце в креслах-качалках отдыхали трое больных, шедших на поправку. Едва заметив Мар, они тут же устремили на нее взгляды. Нисколько не смутившись, Мар взошла по ступеням лечебницы и поздоровалась с ними. Двое тут же поднялись и, сняв в знак приветствия шляпы, попытались помочь третьему, чья раненая правая нога лежала на грубо отесанном деревянном табурете.
– Оставьте его, – сказала она, осмотрев незабинтованную рану. – Мачете? – уточнила Мар, осмотрев четкий и ровный порез под коленом.
Прежде чем ответить, он переглянулся с остальными и, совершенно растерянный, кивнул.
– Отгоняйте от раны мух.
Все трое спешно закивали, раскрыв от удивления рты. Никогда прежде нога белой женщины не ступала по их землям. Никогда прежде белая женщина с ними не заговаривала. Все трое родились в асьенде и ни разу не покидали ее пределов; им были незнакомы даже располагавшиеся по соседству земли колонов. Ошеломленные, со шляпами в руках, они не сводили глаз с Мар, которая тем временем уже заглядывала в небольшое отверстие, служившее окном, через которое выходил наружу застоявшийся внутри запах гнили. Она насчитала двадцать разложенных на полу подстилок – и все были заняты.
– Вам десь не метто, сеньора.
Мар обернулась на раздавшийся из открытой двери голос, принадлежавший высокому худощавому старику с седой бородой и резкими чертами лица. Перед ней, догадалась Мар, стоял он: Манса Мандинга.
Подойдя ближе, она протянула ему в знак приветствия руку. Манса Мандинга взглянул на нее с такой растерянностью, что Мар тут же поняла: впервые в жизни ему протягивала руку белая женщина.
– Мар Альтамира, дочь нового доктора в асьенде. Медсестра. А вы, должно быть, Манса.
Руки в ответ Манса не протянул, и Мар опустила свою.
– Мы приехали вчера, и я бы хотела узнать, как вы… То есть я слышала, что во время сбора урожая лечебница полна тех, кто терпит увечья.
– Теппит? – удивился он. – Десь не теппят, десь лечатся.
– Я просто хочу вам помочь.
– Белые не лечат ченых. Ченых лечат ченые.
– Но я могу быть вам полезной. Хотя бы с женщинами.
Мар отказывалась уходить. Солита тянула ее за юбку, поторапливая ее.
– Пошлите, нинья Ма.
– Немного участия вам не повредит, и я умею лечить. Я изучала медицинскую литературу и уверена, что мои знания вам пригодятся…
– У на здесь свои плавила.
Отец Мигель говорил им, что Манса родился в Африке и что урожденные африканцы изъяснялись по-испански с большим трудом. Однако Манса выражался
