тебя она – цель, и ты ее добиваешься. Для нее цель – кто-то другой, и она будет своей цели добиваться. Потом, может, добьется, и ей снова станет скучно. И все повторится по кругу.
Поэтому большинство расставаний начинается с фразы: «Ты хороший, но». Ятижи-пассатижи, че ж ты меня бросаешь, если я хороший?
Но с Яной было не так… совсем не так. Ей со мной изначально было скучно, и она боролась со скукой через кого-то там еще.
На этой мысли я встал. Пихнул Витька. Тот пробубнил какое-то ругательство и отмахнулся от меня кулаком. Ладно, пусть спит тут.
Последний день перед отлетом я уже не воспринимал всерьез, но проснулся на удивление рано, кажется, еще под хмелем от вчерашнего. Первым дело засандалил стакан рома, для тонуса. Потом пошел позавтракать в отельной столовке (впервые за все время пребывания тут). Потом ополоснулся под холодным душем, накатил следом последний стакан рома и вышел на улицу. В голове моей все это время тикали часы, измеряющие оставшееся до вылета время.
Первым делом я зашел в Ньютонс, накупив там рома на гостинцы, дурацких магнитиков и благовоняющих палочек. Вернулся в отель, чтоб скинуть на кровать свежеприобретенный скарб. Затем пошел пообедать в «Классику». Оттуда выдвинулся сразу на пляж, на тот, где тусили Витек с Аленой и их компания. По пути старался дышать как можно глубже, старался заметить каждую деталь обстановки, окружающей меня по пути. Часы тикали. Время отлета приближалось.
На пляже нашел всех знакомых, с кем хотел там встретиться, кроме главных: Алены и Вити. Мы обменялись телефонами, я угостил ребят выпивкой, и мы тепло попрощались, с Ирой и Таней даже обнялись. Они понимали, что я скоро улетаю, я понимал, что скоро улетаю, а об улетающих, так же как о покойниках, или хорошо, или никак.
На своем пляже я долгое время нырял и плавал до посинения. Пришли Ира с Игорем и Верой. Им я тоже сообщил о том, что улетаю. Кажется, Игорь с Верой помирились. Или делали вид, что помирились. Общаться мы не общались, перекинулись только парой слов с Игорем. Они даже играть в карты меня не позвали. Хотелось сказать им пару ласковых, но я не стал. Зачем портить настроение в последний день. Я крутился на лежаке, пил пиво, потом купался, потом снова лежак. Пытался впитать в себя все самое лучшее, что могла мне дать сейчас Индия: море, бриз, негу и лень, ну и пиво еще.
Ребята ушли, попрощались со мной тоже тепло. С замиранием духа я приобнял Иру, ожидая, что она скажет мне что-то вроде: «Позвони, когда будет время». Но нет, она этого не сказала.
Ужинать я отправился в ту пиццерию, где уже бывал когда-то. Разглядывал туристов, пил ром-колу, расслаблялся. Когда знаешь, что все уже кончено, и больше ты ничего не сделаешь, такой релакс наступает. Тебя прямо отпускает всякое напряжение.
После заката, по пути в отель, пребывание в Гоа для меня окончательно закончилось. Было грустно. Было тоскливо. Я еще раз осознал, насколько не хочу домой. Еще возникла мысль, оттянуться напоследок и съездить в клуб, чтобы протанцевать там до утра. Но я ее отбросил в сторону: еще просплю потом самолет, чего доброго, а если нет, то мне надо к работе завтра после прилета подготовиться: вещи постирать, рубашки нагладить.
В отеле начал собирать чемодан аккуратно, но вскоре психанул и покидал все абы как, притрамбовывая весь скарб ногой. После этого вышел на балкон с ромом, колой, пачкой сигарет и бездумно просидел там, отравляя тело алкоголем и воздух дымом, пока бутылка не опустела.
А утром… такси в аэропорт, рейс задержали. И еще задержали… и еще… Открыли регистрацию, но я ее чуть не проспал, закемарив, сидя прямо на полу. И самолет. И чудо полета. И здравствуй, Шереметьево, гори ты синим пламенем, за то, что ты не Гоа.
В зале прилета меня встречал служащий автостоянки, где я кинул машину. Парковка находилась в паре километров от терминала, и этот недостаток фирма восполняла за счет предоставления трансфера туда и обратно.
Служащий повел меня на улицу, подвел к роскошному Мерсу. Я только успел подумать: «Надо же, какой сервис шикарный! На мерсах катают!»
Как служащий испарился, а его место занял здоровенный бугай. Бугай молча открыл дверь мерса и почти силой затолкал меня туда, на заднее сиденье.
Глава 6
– Здравствуй, Максим. Я Петр Алексеевич, – обратился ко мне мужчина, сидевший на переднем пассажирском.
– Э-э-э, здравствуйте. Да, я помню вас. Вы же батяня Яны.
– Хорошая память это прекрасно. Запиши в нее еще кое-что: ты должен моей дочери 50 тысяч долларов за ее моральный и материальный ущерб. Также ты должен 50 тысяч долларов мне, за беспокойство людей, которых мне пришлось поднять, чтобы разыскать тебя.
– Мне кажется, или вы сами спустили 50 тысяч долларов вместо того, чтобы потратить пару центов на эсэмэску мне? Я бы сам нашелся тогда. Это вы неэффективный детектив и ваши расходы – целиком ваша беда.
– Нет, я так не считаю. Плюс десять тысяч за хамство, – холодно отозвался Петр Алексеевич.
– Окей, а ваша дочь, вы в курсе, что все ее материальные убытки были куплены мною же? Билеты, цацки, шмотки?
– Ты мужик, ты ей это дарил. То, что мужик подарил, принадлежит тому, кому он это дарил. Мужик вообще не должен мелочиться.
– Интересное у вас мировоззрение, а как в него вписывается то, что ваша дочь шлюха? – тут я выдержал паузу, надеясь, что Петр Алексеевич как-то покажет свое негодование, но этого не произошло, но я продолжил давить на эту мозоль, – как вписывается в вашу картину то, что Яна многостаночница, работала на две постели? По любви там и за деньги у меня? – снова пауза, ничего не произошло. – И раз уж на то пошло, если вы такой серьезный человек, почему не помогли дочке материально, почему она была вынуждена работать на износ, добывая себе кусок хлеба?
– Все сказал, клоун?
– Допустим.
– Хорошо. Итого ты своим грязным языком насобирал себе проблем на 150 тысяч долларов. Срок у тебя неделя. Продавай машину, квартиру, почку, кредит бери. Если нужна будет помощь с чем-то из этого – обращайся, посодействую, не бесплатно, конечно. А теперь пошел вон! – только под конец своей речи Петр Алексеевич, кажется, чуть сорвался и немного повысил голос.
– Петько, я тебе уже столько должен, что мы с тобой почти родственники, так вот, Петько, ты меня обманул.
– Тебя пинками из машины выкинуть, или чего ты добиваешься? Я не понимаю.
– Будь ласков, ответь мне на вопрос, раз я тебе уж за него заплатил 30 тысяч, тебя не смущает, что твоя Яна шлюха?
– Ты мне не родня, а будь ею, я бы тебя уже самолично придушил. И в вопросы моей семьи не лезь. У тебя нет на то НИКАКОГО ПРАВА!
– Обманули вы, дурачка. На вопрос не ответили, а денег требуете. И вообще, вся эта история какая-то нереальная, не по-человечески это, или не по понятиям, или уж не знаю, как на вашем языке это называется.
Когда я открыл дверь машины, чтобы выйти, Петр Алексеевич сказал:
– И еще, мой тебе совет, бесплатный, на работе как придешь – пиши сразу заявление по собственному. Не напишешь – будет хуже.
– Кому хуже? – спросил я, уже стоя на улице, опираясь на машину.
– Дверь закрыл!
Я хлопнул, что есть силы, но холеный Мерс виду не подал, и дверь закрылась мягко.
Служащего стоянки нигде не было видно. Я пару раз позвонил ему, но он не взял трубку. Пришлось брать такси. Так и добрался, чтобы потом еще полчаса очищать свой Форд, а когда справился с этим, то сел внутрь, завел двигатель, включил кондей, направив все дефлекторы на себя, и сидел, разглядывая через лобовое огни вечернего города вдалеке и суетливо текущие по асфальту и грязи потоки
