дневник не всегда удавалось: работы навалилось много, выспаться толком и то не получалось. Поэтому и писать регулярно не хватало ни сил, ни времени. Однако кое-что удалось засвидетельствовать.
Как-то заместитель руководителя рабочей группы Константин Голумбовский предложил написать историю о том, как проходила работа группы, и попросил сдать дневники тех, кто их вёл. Бенчарский сдал. А потом пожалел. При расформировании группы все тетради пропали. Или были уничтожены? Осталась только память.
С тех пор прошло четверть века. Какие-то события и эпизоды (в те годы казалось – будничные) со временем обрели значимость и вес. Но обо всём по порядку.
Виталий Иванович Бенчарский в состав временной рабочей группы был включён в мае 96-го. До этого как представитель Минобороны искал пленных солдат и офицеров, живых и мёртвых. Общими усилиями удалось разыскать и освободить 353 человека. Не удалось бы этого тогда, пленники наверняка погибли бы. К сожалению, это часто случалось с теми, кого вызволить из чеченского плена своевременно не получалось.
Пропавших ребят искали с самого начала войны, когда появились первые пленные. Искали командиры всех степеней и рангов. Это была их обязанность не только по уставу, но и по совести, по-человечески. Конечно, если командир болел за своих подчинённых душой. Но нельзя забывать и о том, что командирам на войне приходилось решать и другие задачи. Особенно в бою. Поэтому, увы, розыск без вести пропавших, освобождение пленных нередко отодвигались на второй план и считались как бы сопутствующей задачей. Бывало, и просто сходили на нет.
В работу включались родители пленников. В первую очередь матери. Впервые я увидел их во Владикавказе, в расположении 503-го мотострелкового полка. Они жили в офицерском общежитии. Когда формировалась военная колонна в Чечню, с собой брали солдатских матерей. Нерадостная картина, скажу я вам. Печальная, а порой просто душераздирающая. Получалось, что государство послало их сыновей на войну, а когда они попали в беду, от них отвернулось. По ряду обстоятельств выходило, что их бросили на произвол судьбы.
С этим не могли смириться матери, жёны и близкие родственники. Продав всё ценное, что у них оставалось (квартиры, машины, дачи), они мчались в Чечню искать своих детей, мужей, братьев.
Ездили по республике. Как правило, за свои деньги. Ходили по населённым пунктам, общались с местными жителями. Случалось, получали от них информацию, а иногда и помощь. Мир не без добрых людей. Они лазили по горам, порой попадали под обстрелы, получали ранения, некоторые – смертельные. Встречались с боевиками и полевыми командирами. Подобные встречи ничего хорошего им не сулили. Чаще всего они заканчивались безрезультатно. А сколько было случаев, когда русская женщина, которой едва исполнилось сорок лет, слышала в свой адрес лишь пошлости и оскорбления, не получая ничего, кроме бесконечных обещаний и обмана. Им приходилось терпеть разного рода унижения, надругательства. И ради спасения близких они проходили все эти круги ада. Упорно шли снова и снова, добивались встреч с боевиками, которые удерживали заложников и пленных.
Я их встречал потом в Ханкале. Понурые, молчаливые, поседевшие, но не сломленные женщины. Не всем из них повезло. Кто-то находил своих сыновей живыми (в результате обмена или освобождения), кто-то получал печальную весть о гибели и искал уже место захоронения. Бывало, отчаявшись на мгновение после бесконечных и безрезультатных поисков, кто-то покидал Чечню, так и не узнав ничего стоящего о судьбе своего сына или мужа. Но затем снова возвращался.
Так вот, с Виталием Бенчарским мы познакомились как раз в Ханкале. Прилетели мы туда с Сергеем Говорухиным, который снимал документальный фильм о Чечне и потому его очень интересовала судьба матерей и пропавших солдат. Но об этом разговор впереди.
Весной 1996 года число попавших в плен и без вести пропавших увеличилось. В состав временной рабочей группы по их розыску добавились новые люди, среди которых был и полковник Бенчарский. Трудностей в их работе хватало с лихвой! Во-первых, нигде, ни в каких учебниках и методических пособиях не сказано, где искать и как освобождать пленных, а тем более заложников. Их предшественники накопленный опыт передавать просто не успевали. В день прибытия новичков в группу у них, как правило, заканчивалась командировка. Тут уже не до опыта, скорее бы домой! Что успевали рассказать на словах до вылета в Моздок, и то хорошо!
Бенчарский – опытный, бывалый офицер. За его плечами – ответственные, командные ступени. Он научился общаться с людьми в разных, очень сложных обстоятельствах. А начинал свою офицерскую службу в Чеченской республике (в советское время она называлась Чечено-Ингушская АССР), в 42-й гвардейской мотострелковой дивизии. Восемь лет прослужил в этих местах. Сначала в Шали, затем в Грозном. Знал обычаи и менталитет местных. Всё это очень помогло потом в работе.
– Хотя, – как сам признавался потом Бенчарский, – учиться приходилось методом проб и ошибок. Только наука эта уж больно горькая. Зато в другой жизни, если она будет, конечно, станем уже опытными.
Офицеры временной рабочей группы находились не в окопах. На военной базе в Ханкале им была выделена специальная комната в штабе, даже с примитивной оргтехникой. В атаку ходить не надо. «Но уж лучше бы ходить», – так считали офицеры. Не каждый может выдержать морально и психологически. Но выдерживали, понимая, что солдатским матерям и родственникам погибших и пленённых в тысячу раз тяжелее. Много добрых слов говорил мне Виталий Иванович о других офицерах группы поиска – В. Пилипенко, А. Черепахе, В. Скобцове, В. Шкляре. Большую помощь оказывал майор В. Измайлов. С его помощью удалось вызволить из плена 200 человек, включая детей.
Предоставим слово полковнику Бенчарскому, который лучше всего расскажет об этой работе. Каждодневной, кропотливой, изнуряющей.
«На Ханкале была оборудована импровизированная гауптвахта. Она размещалась в подвале бывшего солдатского клуба части, а точнее, в тех развалинах, что от него остались. В советские времена здесь дислоцировались лётчики. Она служила не только для содержания провинившихся военнослужащих. Сейчас там находилось пять боевиков. Хотя из них реальными боевиками можно было считать только троих. А это был, как бы цинично ни звучало, „материал“ для обмена. Для спасения жизней наших солдат. Одного из них по решению командующего группировкой генерала Тихомирова отдали кому-то из руководства населенного пункта Шали. Это был его родственник. Оставались четверо. Я решил сходить посмотреть на них и поговорить с каждым. Зашёл туда, а там холоднее, чем на улице. Одеты они кое-как. Как там выживали, одному богу известно. Кормили их по остаточному принципу, т. е. кое-как. Курящим сигарет не давали. Тогда я взял несколько банок тушёнки, пару блоков
