одним полетом переносится от колыбели мира до его гроба; и собрав протекшие годы, извлекает из них тайну прошедших веков. Открывает черные измены, ложные дружбы, угнетенную невинность, обнаруживает адскую злобу, облеченную в пурпуровую мантию, представляет кровавые бои и славную смерть героев. И как быстрый орел, презрев на хребте [слово нрзб.] Альпов увитое для него гнездо, возносится к солнцу, так поэт отделяется от земли, по примеру Горация и Гомера, гласит на златой трубе удивленному миру деяния славные и великие или, облекшись крыльями соловья, с томною слезою воспевает любовные сладости»[373].
Далее Нарушевич описывает изобретение типографии.
«Таким образом дивным искусством унизав мысли свои на бумаге, он безмолвному пииту сообщает дар слова. Он отмолаживает беспрестанно деяния прошедших лет и в будущем тысячекратно их перерождает. Но давно бы буря времени снесла в бездну забвения труды ума человеческого, если бы неизъяснимым чудом животворный металл не притупил быстрых крыльев времени тяжким оловом. Та же рука умела замкнуть его в тесный шар и обременить его цепями, и вот время, летав по произволу, без правил и законов, опустивши крылья, смиренно шествует за своим победителем»[374].
Кто не догадается, что это часы.
______
Далее у вас описание пожару хорошо, но слово благочиние подобно магниту невольным образом притягивает другое слово управа со всею полицейскою фалангою – и, разрушая очарование поэзии, превращает описание ваше в прозу – слово трубы низко и вовсе не нужно, можно бы сказать, что на крыльях несет воду, было бы и просто, и пиитически. Стих же: «И воли не дает ему распространиться» – есть выписка из рапорта брантмайора обер-полицмейстеру[375].
Описание плавки металла прекрасно!
Но слова решетки и плиты невольно представляют уму английскую кухню и côtlettes a là grille[376] – по-русски ограда и хорошо, и ясно, хотя здесь и этого бы не нужно было бы – ибо можно было изобразить благороднейшее употребление металла, как на решетки и плиты[377].
Нарушевич, избегая в сем случае подробностей, сказал: «Тут закоптелый Циклоп, дыханием черных челюстей, вздымает мехи, а терзаемые грызливою пилою и тяжким молотом кипящее железо и упорная сталь принимают дивные образы»[378].
Изображение зеркала у вас слабо, бледно и прозаично. Вот как изъясняется Нарушевич: «Так песок, очищенный сильными огнями, сливается в прозрачные глыбы. Превращенный в сухое море, потопляет зрителя в искусственную глубину, но не погубляет его»[379].
Вот поэзия!
В описании барометра, во-первых, что поименование предмета по имени разрушает очарование, а во-вторых, на что повторение «ртуть, жидкое сребро», когда это означает одно и то же.
Стих же: «Чтоб сказывать, как где тепло иль холодно»[380], без барометру показывает хлад и морозит воображение – а как где у французов называется какофонией, по-русски можно назвать речениями ухоскрёбными.
Вот как Колардо в «Épitre à Duhamel»[381] описывает термо– и барометры:
Là de l’antique Hermès le minéral fluide
S’élève au gré de l’air plus sec ou plus humide;
Ici, par la liqueur un tube coloré
De la température indique le degré.
Ясно без наименования ртути и барометра.
Нет самого низкого и обыкновенного предмета, повторяю вам, которого бы животворная кисть поэзии не могла изобразить прелестно и величественно. Может ли быть что проще сего, что Федра не ела и не спала трое суток. Однако ж великий Расин умел в устах Эноны изъясниться благородно и возвышенно:
Les ombres par trios fois ont obscurci les cieux
Depuis que le sommeil n’est entré dans vos yeux,
Et le jour a trois fois chassé la nuit obscure
Depuis que votre corps languit sans nourriture[382].
______
Окончив разбор мой, я прошу вас быть уверенным, что я предпринял сие единственно из любви к вам и вашей славе, и для предупреждения критик публичных, ежели вы в таком состоянии напечатаете вашу поэму. Если вы найдете что-нибудь колкое, то это в отмщение польской поэзии, которую вы поносите, не понимая, и презираете поляков по рассказам суворовских солдат – обращаясь к вашей поэме, можно лишь припомнить вам:
Hâtez-vous lentement, et sans perdre courage
Vingt fois sur le métier remettez votre ouvrage[383].
[Конец сентября – октябрь 1820 г.?][384]
3. А. Ф. Воейков Ф. В. Булгарину
Милостивый государь Фаддей Венедиктович!
Зная благородную страсть Вашу ко всему изящному, спешу доставить Вам новую книгу, вчера только из Дерпта мною полученную[385]. Вам, верно, приятно будет видеть, что и русских писателей начинают переводить на иностранные языки. С гордостью скажу Вам, что немецкие критики отдают справедливость таланту и трудам г. Борга[386] и что он был моим слушателем, а теперь остался добрым приятелем.
Сожалею, что боль головная лишила меня удовольствия вчера Вас видеть; но Вы можете вознаградить меня, сделав мне честь пожаловать просто сегодня откушать в 3 часа. Мы Вас ожидаем!
С отличным уважением и глубокою преданностью, за честь ставлю называться Вашим покорнейшим слугою
Александр Воейков.
22/XII.1820.
Греч пишет, чтобы я получил от Вас Rèvue[387], то, пожалуйте, доставьте с подателем сего; очень нужны[388].
4. А. Ф. Воейков Ф. В. Булгарину
Тяжело думать о вас и горько писать к Вам, жалкий друг Фаддей Венедиктович, не могу утешать Вас; но хочу сделать все возможное, чтобы поправить Ваше дело[389]. Бодрствуйте, еще не все потеряно, при первом слушании нашего дела было 21 сенатор против нас и 5 за нас; после консультаций из 21 голосов за нашими соперниками 2, а за нами 24 голоса; как скоро истина объяснилась, и благородный юрисконсульт Сазанович вывел правду нашу, яко солнце в полудни. Я давно говорил Вам, что Вы напрасно слишком надеетесь на князи и связи человеческие. Спросите у Мартьяновича, за месяц перед сим я предсказал им, что ежели вы не примете известных мер против обер-секретаря[390], Вам видимо недоброжелательствующего, то дело ваше проиграется. К несчастью, так и вышло; это более урок Вам, нежели беда; а если и беда, то ее легко еще поправить можно и даже лучше сделать, нежели прежде.
Я всю ночь глаз не смыкал от Вашего горя: повидаемся, посоветуемся, не пренебрегайте совета опытного друга Вашего, Вы довольно благоразумны, чтобы сознаться, что метода Ваша не хороша. Если Вы будете ей следовать, то и
