подаренные государем часы — пора! Но как же полковник? К черту полковника! Надо немедленно обо всем доложить генквару — и о вчерашнем инциденте с унтером, и о сегодняшней встрече с разгуливающей по Могилеву француженке!
Но докладывать Алексею Николаевичу не пришлось. генквар, пригласив его за стол, долго молчал. И вообще, это был совершенно другой генерал Пустовойтенко. В отличие от того, что еще вчера жал ему руку после аудиенции с императором, этот был мрачен, хмурившийся, с раздражением поглядывающий то на него, то на окно, выходящее на Губернаторскую площадь. И чем дольше длилось тягостное молчание, тем стремительнее росло предчувствие чего-то неладного. Однако то, что случилось затем, не могло присниться даже в самом страшном сне…
Началось все с того, что генерал неожиданно встал и недовольно махнул рукой ротмистру, начавшему подниматься вслед за начальником:
— Сидите, черт бы вас побрал!
Алексей Николаевич, уже совершенно сбитый с толку, опустился на стул. Пустовойтенко вышел из-за стола, прошел к окну; с минуту угрюмо смотрел на черневший посреди заснеженной площади сквер и вдруг, резко повернувшись, прошагал к ротмистру. Склонившись над ним, скороговоркой, словно желая поскорее освободиться от тяжелого груза на душе, проговорил:
— Вам предписано завтра же отбыть в Бердичев, в распоряжение генерал-квартирмейстера Юго-Западного фронта генерал-майора Дитерихса! Решение со всеми согласовано. Вот так-то! Все! Можете идти!
Листка словно окатили ледяной водой. Некоторое время он с недоумением смотрел снизу вверх на генерал-квартирмейстера Ставки, но, когда тот, не выдержав взгляда, отвернулся, понял — это не обсуждается!
Он поднялся.
— Слушаюсь, ваше превосходительство… Честь имею!
Но уже у дверей замедлил шаг, остановился и круто повернулся.
— Ваше превосходительство! Считаю своим долгом доложить, что вчера здесь, в штабе, я встретил того, кто…
— Забудьте о нем! — резко оборвал его Пустовойтенко. — Я сам был инициатором вашего назначения к Михаилу Константиновичу и скажите спасибо, что все оборачивается именно таким образом! После того, что с вами произошло, вас бы все одно отправили какое-нибудь пекло, а вы нам еще будете нужны!
— Я не совсем понимаю вас, господин генерал! После аудиенции его императорского величества… — попытался было протестовать Листок, но его вновь оборвали.
— Повторяю, господин ротмистр, — забудьте обо всем, что с вами здесь произошло! — несколько повысив голос, напомнил Пустовойтенко. И, сделав многозначительную паузу, добавил нечто странное: — Мы сами напомним о себе, когда придет время… Вы свободны, ротмистр! — И следом — уже мягче: — Идите, Алексей Николаевич, так надо…
13
5 января 1917 г. Цюрих.
Эмиссары
Из воспоминаний начальника Дворцовой охраны А. И. Спиридовича:
"…С осени [1916 г.] либеральная оппозиция перешла в открытое наступление против правительства. Боролись за ответственное министерство, что в условиях режима означало государственный переворот. К нему и шли. На закрытых и конспиративных собраниях все чаще и чаще говорили о низвержении государя и передаче трона наследнику. За малолетством последнего намечали регента. Одни думали о вел. кн. Михаиле Александровиче, другие называли вел. кн. Николая Николаевича, третьи — вел. кн. Кирилла Владимировича. Говорили, что за первых двух старались представители общественности, а за последнего умно действовала вел. кн. Мария Павловна. Так говорили, так болтали и, главное, этому верили круги интеллигенции, и в этом было знамение времени. Создавалось впечатление, что против государя есть комплот даже среди династии…
…Некоторые говорили особенно доверительно, что во время посещения некоторых стран кое-кто из депутатов получил руководящие указания от масонского центра, с обещанием моральной поддержки. В качестве главного подготовительного средства выдвинули клевету.
Клеветали, что царица по своим симпатиям чистейшая немка и работает на Вильгельма. Клеветали, что с целью подчинения государя влиянию царицы его опаивают каким-то дурманом, что расслабляет ум и волю государя. Клеветали, что Распутин состоит в интимных отношениях с царицей, и не щадили клеветой даже чистых, как хрусталь, детей их величеств"[32].
Этот день не задался с самого утра. После завтрака, на котором отсутствовали и Лотта, и его австрийские соседи по столу, он вышел в холл и с облегчением разглядел за стойкой Айзенберга. Час назад, когда он проходил в ресторан, этого русского информатора не было, а ведь именно он должен был сыграть сегодня главную роль в выявлении таинственных посланников — передать сведения о заселившихся в гостиницу клиентах. Однако о том он прежде должен был известить Рослякова, а уж тот каким-то загадочным способом его — ротмистра Листка. Но если «коммивояжер по часовым делам» все еще не вышел на связь, то можно было предположить, что заехавших в «Eden au Lac» пока еще не было. Что ж, не вечер, надо ждать…
Подойдя к лифтам, нажал кнопку звонка и, ожидая спускавшуюся кабину, невольно посмотрелся в зеркало между двумя лифтовыми дверями. Взглянул и от неожиданности опешил: за его спиной сидел в кресле будьдогощекий филер! Сидел, не раздевшись, в верхней одежде, скинув лишь на стоявший подле столик шляпу и, как и прежде, уткнувшись в газету…
В номере Листок плюхнулся на кровать и лежа закурил. Надо было все обдумать. То, что за ним приставлен наружный агент, — это понятно. Все-таки русский офицер, в Цюрихе и так далее… Но вот то, что агент демонстративно приперся в гостиницу, да еще в день, когда должны прибыть таинственные эмиссары, — это наводило на мысль, что именно с ними и связано столь неотвязное наблюдение за русским ротмистром. А это означало, что приставленный шпик не агент швейцарской полиции, а, вероятнее всего, «наружник» германской разведки — швейцарцев вряд ли бы посвятили в столь щекотливое дело. К тому же, местная полиция не рискнула бы доверить слежку такому внешне колоритному и заметному шпику, каким являлся этот уродливый мужлан. Скорее тевтоны приставили того, кто оказался под рукой… А коль за ним следят немцы, то Росляков прав — его принимают за русского посланника. И следовательно, немцам ничего не известно о посланнике гессенском… Разве лишь то, что известно ему самому, — встреча эмиссаров должна произойти сегодня, пятого января…
Листок невесело ухмыльнулся: хорошенькое, однако, дело закрутилось: ему нужен гессенский посланник, чтобы выйти на русского, а немец желает выйти на того же через русского офицера! Чехарда, да и только!
Листок сбросил с себя пепел, вдруг свалившийся на грудь с докуренной папиросы, и, поднявшись, замял окурок в пепельнице.
И все-таки шутка шуткой, а дело может быть завалено. Как при такой слежке встретиться с Алешкой и узнать о заехавших в гостиницу? Без этого вычислить посланников не
