толком не посмотрела комнаты, заглянула только в общие туалет и душ – страшные и обшарпанные.
Мать так и не закончила начатое, не подготовила дочь ко второму предварительному экзамену. Но Лене попался билет с вопросами из первой половины списка, который ей успела объяснить мать, и она получила пятерку. У девочки были хорошие баллы по всем предметам, чтобы претендовать на бюджетное место. Теперь оставалось ждать результатов общих экзаменов, новые поступающие могли перешибить старичков, и тогда Лене не светил бы вуз. Она волновалась, что не поступит, и делала совершенно несвойственные ей вещи: дергала подруг, любовь номер два и мать вопросами и жалобами – а что, если не поступит? Друзья успокаивали ее, а мать меланхолично ответила:
– Устрою пол мыть в театр. Год помоешь, на следующий поступишь.
Лену успокаивала эта определенность, но особенно – неизвестно откуда взявшаяся у матери практичность. Отношения у них стали ровными, как у взрослого со взрослым. Лене казалось, что она живет в общежитии с вежливой прибухивающей соседкой. Мать была и рядом, и не здесь. Даже будучи трезвой, погружалась в себя, уезжала в свой внутренний «вояж». Там ей было спокойно, никто не напоминал о возрасте, неустроенности, постоянном желании недостижимого.
Лена понимала, что ничего особенного на выпускной она позволить себе не может – недавно потратились на новые босоножки и туфли, – но мать оживилась и потребовала от дочери пожеланий. Придумала Лена быстро – на блестящих бретельках, простое, облегающее, чуть ниже колен. На это дело мать пожертвовала свое бархатное платье.
– Все равно уже немодно, – сказала она, прикидывая платье на Лену. Платье было жалко, она сожалела об ушедшем времени, когда блистала в нем, но было заметно и другое – мать искренне хотела, чтобы дочь надела на выпускной лучшее из того, что она может себе позволить.
Изумрудное платье было длинным, с широкой юбкой и огромными плечами – для Лены вышло бы два в облипку. Возник вопрос: кто его сошьет? К неудовольствию Лены оказалось, что швеей будет пьющая соседка из угловой комнаты. Когда Лена пришла к ней с платьем, чтобы снять мерки, та встретила ее приветливо. Женщина была трезвой, окно открыто, и свежий воздух разбавлял тяжелую атмосферу. Здесь пахло запустением, утекшими надеждами, грустью. В своей комнате соседка была улыбчивой и говорливой, но без назойливости.
– Наталья Петровна, – представилась она Лене, – можешь звать просто Наташа.
У Лены не поворачивался язык называть ее Наташей. Наталье Петровне было шестьдесят. С мужем, Василием Игнатьичем, детей и квартиры они не нажили. Вместе работали на Кировском заводе. Они были тихими алкоголиками, в семье – мир и согласие. Лене стало непонятно, зачем им в собутыльники понадобилась мать. От скуки, наверное. Наталья Петровна приглашала Лену на примерку, когда мужа не было дома, всегда была трезвой, открывала окошко. Лена была ей за это вяло признательна. Руки у Натальи Петровны тряслись, и Лена боялась, как бы та не ткнула ее иголкой, но обошлось. Швейная машинка – динозавр с ножным приводом – Наталье Петровне досталась от матери. Когда начали кроить, выяснилось, что шить она не то чтобы умеет, а так, прострачивала знакомым кое-что. Лена испугалась, что выпускное платье будет испорчено, она уже видела себя в нем – темноволосая принцесса в изумрудном бархате. Но мать заверила ее, что беспокоиться не о чем, крой у платья несложный, по сути, сшить два куска ткани. Для бретелек она купила цепочки серебряного цвета с фальшивыми бриллиантами.
Мать поначалу отказалась прийти на выпускной, у нее был период нарастания, когда пьянка наедине с собой в комнате уже готова была выплеснуться в угловую комнату. В такие дни она ходила на работу с запахом перегара и иногда с немытыми волосами, словно провоцируя начальство уволить ее. Лена предложила прийти на выпускной чисто из вежливости и обрадовалась (но не подала виду), когда мать сказала, что не придет, тем более что за родителя нужно было доплачивать. Лена выдохнула с облегчением – не придется следить, как часто мать опрокидывает в себя рюмки, краснеть за нее и не дай бог волочить перепившее тело домой.
Купленные ранее туфли на каблуке удивительно подошли к выпускному платью. Мать сделала Лене прическу – бигуди, завязала волосы в пышный кудрявый хвост. Тогда Лена еще не красилась, и мама накрасила ее сама – пудра, тушь, румяна. Лена в мыслях представляла себе роковую красотку, в которую должны были превратить ее платье, прическа и макияж, но увидела в зеркале хорошенькую девочку и, восхищенная собственной миловидностью, тут же забыла о роковой красоте. Королевой выпускного Лена не стала, но любовь номер два, обалдевший от ее вида, жарко тискал ее под школьной лестницей, пока Лена не убежала от него.
Зараженная сборами Лены мама все же пришла на выпускной в старомодном, но еще шикарном брючном костюме, волосы до плеч уложены набок. Красный лак высох, но его взбодрил ацетон, нашедшийся у обитателей угловой комнаты. Перед выпускным она не пила два дня, ровно столько, чтобы перестать пахнуть запустением, бомжами и алкоголем. Все родители смотрели на нее, и, когда маму пригласил танцевать чей-то подвыпивший отец, его жена с ревностью и злобой сверлила ее взглядом. Лена вспомнила о несчастной матери Костика и сейчас, в свои шестнадцать, пожалела ее: ведь мать Лены, как ураган, разбила ее дом и усвистала дальше. Сочувствие к той далекой женщине обернулось раздражением на мать, на ураган, который ничего не созидал.
Первый час застолья Лена наблюдала за матерью, чтобы, в случае чего, остановить ее и даже попросить уйти. Но мать почти не пила, очень изящно ела и изредка делала глоток шампанского. Держалась она царственно, Лена время от времени оглядывалась, чтобы полюбоваться, а еще кидала взгляды на Мишу, узнал ли он мать? Что он думает о Лене после увиденного? Но Миша никак не отреагировал на появление ее матери, вероятно, попросту не узнал. Он был занят – помогал друзьям с выступлением, танцевал с девочками, которых никто не приглашал, собирал всех для фото.
Лена не спускала с мамы глаз, но следить стоило за своей любовью номер два. Расстроенный отказом, он накидался водки, ящик которой одноклассники пронесли через окно на первом этаже. Когда делали общее фото, Лена и его мамаша держали парня над унитазом в туалете. Было омерзительно и тоскливо, хоть оба тысячу раз извинились.
После выпускного Лена устроилась на первую работу – продавцом в магазин швейных принадлежностей у Пяти углов. Работала через день. Платили копейки, но было чем занять свободное время. Посетителей было мало, магазин дышал на ладан. Весь день Лена читала, а в шесть вечера протирала пол и шла гулять с друзьями.
Конец июня принес хорошие новости, ее приняли на бюджет в институт. Помимо бесплатного обучения обещали стипендию – двести рублей. Лена сообщила новости матери и удивилась, как та обрадовалась. Они купили торт и пили чай, а потом мать на радостях напилась с обитателями угловой комнаты и ночью упала в коридоре, вызвав переполох в коммуналке.
К Ивану Вадимовичу мать уходила на ночь, иногда на сутки. В то лето она стала внимательнее выполнять материнские обязанности, чего раньше Лена за ней не замечала – готовила еду, стирала одежду. Лену это тяготило, казалось, она должна чем-то отвечать матери на ее внимание.
Однажды Лена пришла с работы утром, перепутала дни. Мать куда-то собиралась, хотя была сегодня выходная – причесывалась, наряжалась. Она смутилась, когда увидела вернувшуюся дочь. Лене стало любопытно, отчего мать так смущается, было понятно, что собиралась она не к Ивану Вадимовичу. Любопытство было велико, и Лена не смогла его пересилить.
Вместо того чтобы спросить, куда мать направляется, она дождалась, когда за той захлопнется входная дверь, обулась и вышла следом. Она шла за матерью, и по телу бежали мурашки от собственной смелости и глупости происходящего. Но ее любопытство было вознаграждено десятикратно. На Театральной площади мать остановилась и стала оглядываться. Лена заметалась на открытом пятачке в поисках укрытия, но оно не понадобилось. Мать вскинула руку в приветственном жесте, и к ней подошел мужчина с букетом. Мама взяла букет, понюхала цветы, и у Лены защемило сердце – улыбка матери была счастливой. Мать
