так мим на арене цирка, не сильно над этим задумываясь, привычно снимает с себя кольца удава, который снова и снова тщится взять его в свои смертельные тиски.
То есть как ни странно это прозвучит, но, несмотря на все неприятные странности Тротиановой натуры, Дариан любил своего брата. Однако и матери не мог отказать. В конце концов он был вынужден прибегнуть к обману: прислал к ней придворного, с ног до головы одетого в черное. Упав на колени перед умирающей, тот со слезами сообщил, что ее младший сын скоропостижно скончался, а просил лишь об одном – чтобы ему, черному горевестнику, не секли голову. Но она все же приказала сделать это.
Тем же вечером мать покинула мир, и многим осталось неясно, отходила она упокоенной или огорченной.
Когда окончились дни траура, Дариан собрался в поход против неразумных алаванов, взявших за правило беспокоить царство, терзая его северные окраины.
Все прежние походы Дариана завершались успешно. Он владел большим и хорошо обученным войском. Начальниками отрядов стояли опытные мужи, которые знали все правила боевых построений и отнюдь не пренебрегали военной мудростью. Сам Дариан с четырех лет сидел в седле и еще в юности придумал одно небольшое, но важное усовершенствование лошадиной сбруи: поговорив с опытными шорниками, он попросил их приспособить к седлу справа и слева длинные кожаные ремни, оканчивающиеся петлями. Сунув в эти петли ступни ног и уперевшись, наездник получал большую, чем прежде, свободу рук и стрелял из лука так, будто стоял на твердой земле, а не скакал во весь опор. Кроме того, теперь верховые могли пользоваться гораздо более длинными пиками: напружинив ноги и слившись с древком в единое целое, всадник наносил противнику сокрушительный удар, далеко опережавший возможности его короткого копья. Поразмыслив еще, Дариан приказал снабдить кожаные петли железными полукружьями. С тех пор это устройство стало называться стременами, а царская конница превратилась в силу, с которой никто не мог всерьез поспорить.
Что же касается алаванов, то они, вообще-то, обитали в лесистых землях за большой рекой Ралгой, но в прошлом году неожиданно снялись с привычных мест.
Дариан знал, что алаваны не сами по себе решили взяться за разорение его земель. Причиной их движения стал народ мардуков: гранича с алаванами с другой стороны, мардуки вдруг двинулись на них, разоряя их пределы и вынуждая к переселению. Знал он и то, что и мардуки принялись за свое черное дело не просто так, а тоже по вынуждению: их теснил народ свотов.
Так или иначе, было им куда деваться или не было, по своей воле они вершили злодеяния или не по своей, но алаваны, вторгнувшись в пределы Дарианского царства, грабили села и небольшие города, убивали жителей и безжалостно жгли все, что только могло заняться огнем.
Понятно, что царь Дариан разгневался и решил примерно наказать их, вернув состояние своей страны к тому, каким оно было прежде.
Препятствий к этому ни он сам, ни его военачальники не видели. Алаваны телом были не сильны и духом не отважны. Они не носили ни кольчуг, ни панцирей, не надевали поножей, не защищали голову шлемом, в руках не держали ни круглого, ни продолговатого щита. Даже мечей они не знали: их оружием были короткие копья да арканы. Копьями они орудовали с седла, но при случае могли и метнуть в противника, арканы носили на себе, надевая через плечо. У них не было не только изобретенных Дарианом стремян, но и самих седел, они использовали овчину, прихваченную шерстяной веревкой под лошадиным брюхом.
Алаваны не имели представления о военной науке: не разделяли войско на отряды, в сражениях не признавали ни фронта, ни тыла, даже понятия левого и правого флангов не были им знакомы. Они не разбивали лагерей и не окружали их рвами. Все, что они умели, – это сбиться в кучу и броситься на неприятеля, заранее пытаясь напугать его диким кличем. Однако их наивные приемы никого не устрашали, и любой Дарианов военачальник мог лишь посмеяться над ними.
Правда, если им и в самом деле удавалось потеснить противника и тот отступал хотя бы на шаг, алаваны, стократно воодушевленные, страстно обрушивались на вражеские отряды, теснили, преследовали и безжалостно истребляли. Но если неприятельский строй выдерживал напор атаки и не рассыпался под их натиском, они сами немедленно поворачивали назад и спасались бегством.
Отступая в беспорядке, они разбегались кто куда: одни бросались в реку, из которой затем выплывали те, кто не утонул в водоворотах. Другие скрывались от преследователей в гуще леса. Третьи придумывали что-нибудь еще. Мгновенно рассеявшись и исчезнув с глаз, по прошествии некоторого времени алаваны снова украдкой сходились вместе – кто с гор, кто из ущелий, кто с берега реки. Примерно так сползаются друг к другу, если сразу не предать их огню, куски драконьего тела, а стоит им воссоединиться, крылатое чудище уже опять готово изрыгать огонь и испепелять противника.
Много царю Дариану рассказывали и об их неприхотливости. Если алаваны испытывали жажду, то находили реку или родник и жадно хлебали воду. Если же до воды оказывалось слишком далеко, они сходили с коней, ножами отворяли им жилы и напивались лошадиной кровью. Проголодавшись, разрубали на куски самую упитанную кобылу, собирали кое-какой валежник, разжигали костер, слегка подогревали на нем куски конины и сжирали их вместе с кровью и грязью. А подкрепившись таким образом, устремлялись в первое попавшееся убежище и сидели там, как змеи в норах, считая лучшей защитой обрывистые кручи и глубокие пропасти.
Последний поход царя Дариана начался вполне благополучно. Построившись походными колоннами, войско бестрепетно двигалось на восток. Широким потоком текла пехота, конница гремела коваными копытами и блистала нагрудными бляхами, обоз громыхал на камнях крепкими колесами. Отдельным караваном катились стенобитные и камнеметные машины – они вряд ли должны были пригодиться, ибо алаваны городов не строили, но дарианские уставы предписывали брать их с собой.
Оставался один переход до земель, где бесчинствовали алаваны. Когда пали сумерки, войско остановилось. Лагерь разбили в широкой и пологой лощине, как будто самой природой приспособленной для этого.
Царь Дариан долго совещался с военачальниками в своем просторном шатре, а потом еще не мог уснуть, все думал, все прикидывал, каким будет завтрашний день: хватит ли его сияния, чтобы осветить все закоулки Дариановой победы?
Однако завтрашний день оказался совсем не таким, каким он мог вообразить его в самых смелых своих мечтаниях.
Среди ночи – в четыре, в пятом – на лагерь дарианского войска обрушилась буря.
Ни
