Start!».
Любовь к айдору и их музыке объединяла нас с Гурудзи со дня знакомства. Бесчисленное множество раз мы сбегали со скучных уроков вроде химии и неслись в соседний со школой клуб «Рок-Эй-Борд», чтобы смешаться с толпой обывателей и дурным голосом вопеть официальные кричалки очередной девчачьей группы. Айдору-концерты в клубе давали каждую неделю по четвергам (в пятницу — рокеры, в субботу — что-нибудь старомодное, в воскресенье — рейв сбегавшихся со всего района наркоманов под омерзительные электронные биты, с понедельника по среду — отмывание клуба от последствий воскресного шабаша). Но четверг был нашим днём, и мы с Гурудзи вечно уходили из клуба помятые, побитые толпой великовозрастных фанатов, наминавших нам бока в толкотне, но всякий раз мы искренне радовались, даже если нам не удавалось подглядеть, что там под мини-юбкой у солистки группы «Пан-пан Шомецу!» или словить благосклонный взгляд Химефу.
Химефу принадлежала к тому редкому типу айдору, которые выступали на сцене в одиночку; обычно в группе состояло от двух до бесконечного числа певичек («но никогда на сцену не выходит больше, чем сорок восемь», отмечал Гурудзи, который знал историю индустрии лучше, чем историю родного храма). Химефу выходила на сцену, одетая в белое платье, искрящееся россыпью стразов и стекляруса, вскидывала руки и оглашала воздух воплем столь пронзительным, что у менее привычных зрителей лопались барабанные перепонки:
— Мои звёздные дети! Вы готовы сегодня поджечь небеса?
Едва крик спадал, айдору заводила песню про бесчисленные миры, в котором каждого из зрителей непременно ждёт его истинная любовь, про падающую с неба звезду, которая исполняет миллион желаний и прочие романтические банальности, обёрнутые фальцетом в тональности ре-мажор. Несмотря на простоту образа и примитивные тексты песен, Химефу запала нам в душу, а Гурудзи вообще потерял от неё голову. Мы давным-давно выучили наизусть её плейлист, и с нетерпением ожидали на каждом новом концерте ранее не слышанных песен про мерцающие облака или поцелуй танцующей принцессы. До конца вечера мы редко доживали без сорванного голоса, скандируя имя Химефу и её фирменную кричалку «Химефу the star!». Где-то на пятом концерте Гурудзи обратил внимание, что она изредка поглядывает на нас обоих и возгорелся мыслью взять автограф. Впрочем, организатор концерта оказался непреклонен: Химефу с фанатами не встречается.
— И вообще, детишки, а что это вы здесь делаете? У нас тут мероприятие «восемнадцать-плюс», — подытожил суровый мужик с тонкими усами в блестящем пиджаке и распорядился выставить нас за дверь. Пока охранник тащил нас на улицу, я услышал восторженные вздохи Гурудзи:
— Ах, богиня! Настоящая богиня! Словно Аматэрасу смотрела на меня со сцены!
Охранник оказался милосерден и не стал вышвыривать нас головой вниз в мусорный бак (чем, по наблюдениям, в клубе регулярно промышляли), но предупредил, чтобы на следующей неделе мы не смели появляться поблизости — на всякий случай. В освободившееся время мы с прогнившим монахом провели детективное расследование. Выяснилось, что Химефу старше нас на несколько месяцев (нам тогда было четырнадцать), поёт на сцене уже третий год, выпустила пять хитов уровня «золото» (не менее полумиллиона прослушиваний) и вообще едва ли не следующая звезда Японии, которая выйдет на мировой рынок и порвет американские чарты. Интервью журналу «J-Music» пестрело благоглупостями вроде «я люблю всех своих фанатов до единого», «мечтаю, чтобы благодаря моим песням в мире воцарился мир, прекратились войны и все люди до последнего нищего безумца почувствовали себя в лоне Великой Космической Матери». Гурудзи тогда заинтересовался, что означает «лоно», и едва забыл вечером уйти в храм, пожирая мой интернет-трафик ради изучения в подробностях деталей женской анатомии.
— Если бы эта богиня подарила мне поцелуй, я бы пошёл за ней на край света, — мечтательно заявил он, закончив свои изыскания. — Или взяла меня в своё лоно.
Пришлось признать, что мой недалёкий друг без памяти влюбился в певичку, приблизиться к которой ближе чем на десять метров он не сможет никогда в жизни, что стало основанием для изощрённых шуточек в течение следующего месяца. К моему удивлению, Гурудзи не забыл о Химефу не то что через месяц, но и через год. К тому дню, когда мы выпустились со школы, он по-прежнему лелеял безумные планы о том, как сблизиться со звёздной зазнобой, и не перестал делиться прожектами со мной, когда я съехал от родителей.
— Кстати, я забыл тебе сказать, — вдруг сообщил он, выуживая из мантии пакет чипсов и драный кусок бумаги. — Глянь, что я сегодня обнаружил. Чувствуешь то же самое, что и я?
Я развернул мятый плакат с налипшими следами шоколада и куском штукатурки. В углу плаката пестрела россыпь разноцветных звёздочек, но в остальном он производил впечатление плохого рекламного официоза. Женщина в центре плаката крепко сжимала в руке микрофон, сурово смотрела из-под очков и ломала четвёртую стену, словно говоря с плаката: эй, ты! Да, ты, растяпа! Желаешь поучаствовать в моём деле и стать частью успешного успеха? Надпись внизу гласила: НАБОР В ШКОЛУ ПРОДЮССЕРОВ СЕНСЕЯ САКУРА-САН и обещала золотые горы, успешный успех и солидную позицию в индустрии «под руководством влиятельных наставников».
Мы с Гурудзи знали, кто такая Сакура-сан — Химефу была одной из крупнейших звёзд Сакура Энтертейнмент Груп, и после любого интервью Сакура-сан появлялась вслед за своей протеже и пронзительно смотрела в камеру, прежде чем на экране вылетал огромный логотип компании. Мысль о том, чтобы работать под началом столь солидного человека, казалась слишком хорошей, чтобы быть правдой, и однако же подобная перспектива решала все мои денежные проблемы — как бывшие, так и будущие. Я попытался воззвать к разумности прогнившего монаха, но Гурудзи меня не слушал: он яростно размахивал руками, восклицая о том, что подобный шанс выпадает лишь раз в жизни, вцепился в мою футболку и не отпустил, пока я, скрепя сердцем, не пообещал пойти вместе с ним на следующий день на набор в школу продюсеров.
Ночью, глядя в покрывающийся плесенью потолок, я попытался убедить самого себя в том, что подобное мероприятие мне не по плечу, что Сакура-сан даже не посмотрит в сторону двух вчерашних школьников — однако быстро скатился в мечты о собственной айдору-группе. Мне казалось, что в ней должны играть непременно три девочки едва восемнадцати лет, петь песни исключительно целомудренные и возвышенные, но в каждой строчке должен звучать непристойный намёк, и что каждый концерт принесёт мне полмиллиона йен, не считая зарплат певиц — гигантская сумма, на которую можно оплатить жильё на окраине Синдзюку и закупить ящик рамена на год вперёд. Я заснул за подсчётами, как
