расплылась в улыбке.
— Не-а! Он дышит!
И тут я тоже увидел, как еле заметно поднимается и опадает его грудь.
— Я отнесу его домой, — сказал Кенни. — Будем заботиться о нём, пока не выздоровеет. Как о Снаффи.
Снаффи был барсучонком, которого мы год назад подобрали в лесу и выходили. Я не сумею объяснить, каким образом, но он, считай, спас нашу семью. Отец тогда совсем расклеился, а Кенни как-то уж больно напрягался из-за нашей мамы, и вообще на нас навалилась какая-то безнадёга. Но появилась зверушка, которой была нужна наша забота, и всё более-менее пошло на лад.
Я взглянул на Кенни. Он держал в руках ворона, его лицо светилось надеждой и любовью.
— Ага, — сказал я. — Здорово придумал. Отец подскажет, что с ним делать.
Я снял с шеи шарф и закутал в него раненую птицу.
Вблизи она уже не казалась совсем чёрной. В закатных лучах перья переливались разными оттенками фиолетового, как бензинная плёнка на луже. А в том месте, откуда рос клюв, сквозь редкий пушок проглядывала сероватая кожа.
— Кенни, глянь. — Я показал на основание клюва. — У него тут лысина намечается. Почти как у отца на кумполе.
— Ага, вижу, — сказал Кенни. — Значит, этот ворон — старый?
— Не уверен. По-моему, это вообще не ворон, а грач. Причём молодой. Потому что у грачей с возрастом седеет физиономия.
— Значит, это детёныш? — спросил Кенни.
— Не совсем. Скорее подросток. Типа нас с тобой.
Кенни сравнение понравилось.
— Ага. — Он радостно улыбнулся. — Типа нас. — А потом, уже с серьёзным лицом, продолжил: — Он же не умрёт, скажи? Я не хочу, чтобы он умирал…
— Я думаю, Кенни, он очухается, — сказал я, хотя совсем не был в этом уверен.
3
Кенни нёс грача домой так, будто был одним из волхвов, идущих с дарами к младенцу Иисусу. Грач, завёрнутый в мой шарф, не подавал признаков жизни. Даже Тина прониклась важностью происходящего и, вместо того чтобы с тявканьем носиться туда-сюда, мирно семенила сбоку и даже не останавливалась обнюхивать фонарные столбы.
Меня поразило, как мало — для такой большой птицы — весил грач. Можно было бы сказать, что он был лёгким как пёрышко, но это не то. Когда берёшь даже такую маленькую собачонку, как Тина, чувствуешь в руках что-то плотное и увесистое, потому что она сделана из мяса и костей. А с этим грачом — я будто взял в руки сон или мысль.
Когда мы пришли домой, отец всё ещё спал.
— Отнесём его в сарай, — сказал я.
Кенни покачал головой:
— Не, там холодно. Может, потом, когда поправится…
— Отец нам задаст, — сказал я.
Но Кенни уже всё придумал.
— У нас цела коробка, в которой жил Снаффи? — спросил он.
Кенни любит, когда одни вещи связаны с другими. Так ему легче понимать мир.
— Вряд ли, — ответил я. — Но я поищу такую же.
Такая же картонная коробка нашлась под лестницей. Кенни положил в неё грача, по-прежнему завёрнутого в мой шарф. Он лежал неподвижно, но следил за нами своими чёрными глазками.
— Его, наверно, надо покормить? — сказал Кенни.
— Ага. И тебя тоже. Давай, иди в сад поищи червяков, а я пока сделаю тост с фасолью.
— Хорошо, — сказал он. — Но масло слишком толсто не мажь. Я не люблю, когда масляно. Люблю, когда фасольно.
С тостом я закончил возиться как раз к его возвращению.
— Я только одного червяка нашёл, — сказал Кенни. — Уже темно, и ничего не видно.
То, что он мне предъявил, не было червяком. Это была половинка червяка.
— Остальное не вытащилось из земли, — объяснил он. — Но это не страшно. Учительница говорила, что, если червяка разорвать пополам, половинки потом вырастут в целых червяков. Получается, что так даже лучше. Грачик поужинает, а червяк отрастит себе новый хвост.
— Грачик? — переспросил я.
— Его так зовут.
— Звучит по-дурацки.
— Ну и что? Если у него такое имя…
На это я не знал, что ответить.
Пока Кенни жевал тост, я попытался накормить Грачика. Половинка червяка всё ещё слегка извивалась, и это было довольно противно.
Грачик посмотрел на меня со дна коробки и в первый раз приподнял голову. Я поднёс полчервяка прямо к его мощному серому клюву. Грачик совсем немножко его приоткрыл.
Тут над коробкой нависла оранжевая от фасольного соуса физиономия Кенни.
— Сейчас съест! — воскликнул он.
Но Грачик закрыл клюв и уронил голову обратно на шарф.
Я взглянул на Кенни. У него в глазах стояли слёзы. Он всегда так: говорит то, что думает, а все чувства мгновенно отражаются у него на лице.
— Всё в порядке, Кенни, — сказал я. — Он просто устал. К тому же ему здорово досталось от гадского ястреба. Отец наверняка придумает, как ему помочь.
— Чего там отец снова должен придумать? — раздалось с порога. Отец смотрел на нас мутным спросонья взглядом. — Фига себе! — сказал он, заметив коробку на кухонном столе. — Что это у вас?
Я открыл было рот, но Кенни меня опередил и всё сам объяснил отцу:
— Грачика хотел съесть ястреб, но мы его спасли и будем ухаживать, пока он не поправится, а ты нам будешь помогать, и Дженни тоже будет.
Дженни была подругой отца. Она была хорошей и очень нравилась нам с Кенни.
— Дайте взгляну, — сказал отец.
Он осторожно взял грача в свои большие руки и расправил ему одно крыло. Грач ударил его клювом.
— Ай-яй, — усмехнулся отец. — Вижу, ты всё ещё жив.
В это время открылась дверь и в кухню, громко сказав «тук-тук», вошла Дженни. Она всегда так говорила перед тем как войти, потому что, как мне кажется, не хотела, чтобы мы подумали, будто она считает себя в доме хозяйкой. Но времени у нас она проводила довольно много. Она работала медсестрой в той же больнице, что и отец, и часто подвозила его на работу и с работы, потому что у нас своей машины не было.
С помощью антисептика и палочек с ватными шариками на конце Дженни прочистила и промыла раны на спине и груди Грачика.
— Ему, наверно, жутко больно, — сказал Кенни.
— Надо бы его показать ветеринару, — сказала Дженни. — Я обучена за людьми ухаживать, а не за птицами.
— Да, но это же деньги… — проговорил отец.
Мы все умолкли. Денег у нас было мало. Уж точно не столько, чтобы тратить их на диких грачей.
— Он поправится, — сказал Кенни. — Мы с Ники
