будем о нём заботиться.
После этого отец с Дженни уехали на работу. Мы с Кенни остались на кухне с Грачиком. Кенни, судя по всему, думал, что для того, чтобы спасти грачу жизнь, достаточно просто сидеть рядом и посылать ему волны любви.
Грачик забился в угол коробки. Мы порвали старую газету на кусочки и постелили их ему вместо моего шарфа. Он весь оцепенел, но газета под ним время от времени шуршала, и мы по этому шороху узнавали, что он жив. Видать, его поддерживала любовь Кенни.
В конце концов даже Кенни устал сидеть, уставившись на коробку, и мы пошли спать. Уходя, я убедился, что дверь в кухню плотно закрыта. А то Тина весь вечер пыталась проникнуть туда, и, если бы проникла, ничем хорошим бы это не кончилось.
4
Когда я на следующее утро встал, Кенни уже ковырялся в саду — искал червяков для Грачика. В дом он вернулся очень довольный.
— Двух нашёл! — объявил Кенни, протягивая перепачканную руку с червяками.
Мы склонились над Грачиковой коробкой. Грачик не шевелился и не издавал ни звука. Ну всё, решил я, ночью он умер. Что сказать Кенни? Что наша птица теперь на небесах? Что замкнулся круг жизни, как в «Короле-льве»? Беда в том, что Кенни жутко пугался, когда терял то, что любил. Я даже успел пожалеть, что мы спасли этого грача.
Но когда я протянул к нему руку, Грачик повёл головой и попытался меня отпугнуть. Худо-бедно, но он был жив. Раз птица не сдалась, то и мы тоже сдаваться не будем.
Кенни помахал червяком у самого его клюва. Грачик наклонил голову набок и схватил червяка. Он сделал это так резко, что Кенни вскрикнул — радостно и одновременно испуганно. Грачик помотал червяка туда-сюда, а потом его проглотил. Кенни засмеялся. И у меня тоже отлегло от души.
— Теперь моя очередь, — сказал я. — Давай червяка.
— Нетушки. Я его нашёл, поэтому он мой. Хочешь — сам иди ищи, — сказал Кенни и скормил Грачику второго червяка.
Вылезать на холод и копаться в грязи мне, разумеется, не хотелось.
— Ему должны понравиться шоколадные шарики, — сказал я. — Как бы на десерт после червяков.
Я пошёл и достал из шкафа коробку кукурузных хлопьев с шоколадом. Сначала я подумал было покормить Грачика с ладони, как кормят хлебом лошадей, но испугался его клюва и просто сыпанул шарики в коробку. Грачик на них и смотреть не стал.
— Мои червяки ему больше нравятся, — сказал Кенни.
— Он, наверно, уже сыт, — возразил я. — Съест потом, когда проголодается. А тебе тоже, кстати, пора завтракать.
Я насыпал нам с Кенни по миске шоколадных шариков и залил молоком.
Кенни вмиг умял свою порцию и вдруг ни с того ни с сего просиял, как будто о чём-то вспомнил. Я подумал, что это что-то связано с Грачиком, но ошибся.
— У меня есть один секрет, — сказал Кенни. — Я хотел не сказать его тебе вчера, но забыл. Поэтому я его не скажу тебе сегодня.
— Нет, Кенни, прошу тебя, — взмолился я. — Скажи мне свой секрет. Если не скажешь, я умру.
Тут надо объяснить, что Кенни — худший на свете хранитель секретов. Если бы я просто сказал в ответ: «Ну и что?» — он бы тут же мне всё и выложил. Но так было бы нечестно, потому что я знаю, что он обожает, чтобы его поупрашивали.
— Ни за что! — сказал он. — Это слишком большой секрет… — Он умолк, подбирая нужное слово. — Слишком убийственный.
— Ну пожалуйста! — Я растянул «пожалуйста» так, что у меня вышло «пожаааааааааааааааааааааааалуйста».
Кенни покачал головой:
— Не-а. Я могу тебя убить, но только потом мне придётся тебе сказать.
Он имел в виду «Я могу тебе сказать, но только потом мне придётся тебя убить». Он услышал эту фразу по телевизору и часто повторял, но всегда путал её части местами. Мне его вариант нравился даже больше.
— Дам фунт, если скажешь.
Кенни чуть-чуть подумал и ответил твёрдым «нет».
Вот это да! Если секрет не продаётся за фунт, значит, он правда большой.
— Я отдам тебе мои полчаса на «плейстейшен».
Нам разрешалось играть на «плейстейшен» только по полчаса в день. Это правило установила Дженни Она, как я уже говорил, была хорошая, но при этом строгая.
Против шоколадных кукурузных хлопьев Дженни тоже пыталась было возражать, но ничего другого Кенни на завтрак не ел. На её правило про полчаса нам на самом деле обижаться не стоило, потому что у нас не было бы никакой «плейстейшен», если бы Дженни не купила в интернете подержанную.
Кенни задёргал большими пальцами, сжимая в руках воображаемый пульт.
— Ладно, — уступил он. — Я всё тебе расскажу. Ты знаешь ведь, что у нас в школе новенький?
— Ну да, — ответил я, хотя ничего такого, разумеется, не знал.
Я думал, что большой секрет Кенни заключался в том, что этот новенький может пропукать весь алфавит или что он знает, как на самом деле называется эта штука у девчонок.
— Он — Доктор[1] из «Доктора Кто».
— Что?
— Не «Что», а «Кто». Доктор Кто. Он — Доктор Кто.
Я молча смотрел на Кенни и вообще ничего не понимал.
— Рот закрой, а то муха залетит, — сказал Кенни, повторяя за отцом. Тот говорил так, когда Кенни сидел с отвисшей челюстью, как я сейчас.
Потом он досадливо вздохнул и медленно и отчётливо — так, чтобы понял даже конченый тупица, — повторил:
— Это мальчик. В моей школе. Он — Доктор Кто.
— Ну да, конечно, — согласился я. — А ты это откуда знаешь?
— Он сам мне сказал.
Кенни верит почти всему, что ему говорят. Поэтому я не люблю его обманывать — это совершенно неинтересно.
— Но ведь люди не всегда говорят правду.
— А Доктор Кто — всегда. Он никогда не врёт. Значит, если он сказал, что он Доктор Кто, то он Доктор Кто и есть.
— Нет, Кенни, ничего это не значит…
— И к тому же он владеет магией.
— Как это?
— Он умеет доставать деньги у людей из-за уха, а когда просит взять из колоды карту и ты вытаскиваешь из любого места, он всегда знает, какую ты вытащил — ну, там, даму бубней, джокера или какую-нибудь ещё.
— Да, но…
— А ещё он всё знает. Говоришь ему, когда у тебя день рождения и сколько тебе лет, а он говорит, в какой день ты родился — в
