кадетам пришлось самим ответить себе на целый ряд сложных вопросов, связанных с неопределенностью их собственной позиции в отношении прав национальных меньшинств[229]. Хотя в программе кадетской партии говорилось о равенстве и культурной автономии всех граждан России (без исключения), некоторые кадеты под влиянием идей Струве склонялись к тому, чтобы защищать права прежде всего российского населения[230]. Более того, защита прав национальных меньшинств в царящей тогда атмосфере великорусского шовинизма была политически крайне невыгодной, так как даже умеренная поддержка этих самых меньшинств воспринималась как отсутствие патриотизма и предательство государственных интересов[231]. Хотя кадеты протестовали против законопроектов нового правительства, направленных на ущемление прав некоторых общепризнанных национальных меньшинств (например, финнов), горькая правда заключалась в том, что «демократическое» большинство выступало даже за более шовинистическую политику, чем та, о которой шла речь в новых законах[232].
Другим (не менее болезненным для кадетов) вопросом стало обсуждение главного законопроекта Третьей думы – разработанной Столыпиным во время существования Первой и Второй дум аграрной реформы, предполагавшей упразднение сельской общины и передачу земельных наделов в личную собственность крестьян[233]. Большинство кадетов выступили против этого проекта, в первую очередь из-за политических соображений: реформы Столыпина были приняты в обход парламента, и в их основе лежали политические интересы царского правительства[234]. Рассчитывая на поддержку со стороны крестьянства, лидеры кадетов заявляли, что установление в деревне частной собственности как абсолютной ценности шло вразрез с традиционным для российских крестьян общинным правом[235]. Другие члены партии, говоря о принципе верховенства закона и рациональном компромиссе, возражали против явного перевода этого вопроса в политическую плоскость и поддерживали столыпинский проект реформы, поскольку он гарантировал права крестьян и уравнивал их в глазах закона с другими сословиями [Балицкий 2012]. Хотя многие историки, ссылаясь на упомянутые выше разногласия среди кадетов, утверждают, что они свидетельствуют о непреодолимом расколе между теми, кто верил в то, что временное сотрудничество с властью в текущих обстоятельствах ускорит освобождение России, и теми, кто считал, что свободы можно добиться только в дальнейшей политической борьбе, в следующих главах будет показано, что такой подход в известной степени ущербен, так как он не принимает во внимание то, что многие кадеты, участвующие в этом турбулентном политическом процессе, постоянно меняли свое видение свободы.
Хотя стратегия кадетов в Государственной думе III созыва заключалась в том, чтобы избежать критики со стороны как реакционеров, так и революционеров, выбрав золотую середину, они накликали на себя гнев тех и других. Тем временем падение авторитета Столыпина из-за принятого весной 1911 года закона о земстве в западных губерниях[236] и его попытки создать избирательную систему, обеспечивающей ему провластное думское большинство, все явственней свидетельствовали о слабой приверженности правительства идеям конституционализма и растущем влиянии реакционеров[237]. В связи со всеми этими обстоятельствами кадеты в Думе IV созыва (1912–1917) выбрали более конфронтационную по отношению к власти линию поведения и требовали отмены избирательного закона от 3 июня 1907 года, реформы Государственного совета и того, чтобы министерства несли ответственность перед собранием народных представителей[238]. Такая (более жесткая) позиция кадетской фракции отвечала чаяниям многих членов партии из провинции, но вместе с тем приводила к более сильным трениям между депутатами. Все эти тлеющие разногласия вскоре вырвались наружу, что чуть не привело к расколу партии[239].
Споры о том, насколько последовательны были кадеты в своей приверженности принципу верховенства закона и правам человека, продолжались и в эмиграции, и радикальность некоторых предпринятых конституционно-демократической партией шагов часто приводила к тому, что некоторые исследователи отказывались считать Милюкова и его последователей либералами. Однако если мы воспринимаем либерализм как конкуренцию между различными конфликтующими друг с другом ценностями, то у нас нет оснований априори списывать со счетов кадетов и отколовшиеся от них партии. Из всего сказанного выше становится очевидным, что у российской либеральной дилеммы не было простого решения, безупречного с нравственной точки зрения и одновременно политически осуществимого[240]. Первоисточники показывают существование внутри кадетской партии различных подходов к концепции свободы и то, как трудно разрешались в то революционное время моральные, политические и юридические вопросы, связанные с защитой прав человека, в особенности из-за того, что разбираться с ними приходилось в ситуации социальных и политических потрясений. Сделанное Маклаковым в его мемуарах заявление о том, что кадетская партия и Милюков лично «общими силами столкнули Россию в бездну революционного хаоса», предполагает некую предопределенность событий, которая не подтверждается ни историческими свидетельствами, ни его словами и поступками в то время [Маклаков 1939: 7, 11].
На самом деле если брать за мерило либерализма убежденность в необходимости баланса между негативной и позитивной свободой, то все кадеты были в той или иной степени либералами. Все время рефлексируя на тему взаимоотношений между личностью и обществом, они постоянно переосмысливали свою приверженность принципу неприкосновенности частной собственности и рассуждали о возможности революции в существующих российских реалиях. Так как члены кадетской партии требовали фундаментальных изменений, а правительство в ответ шло лишь на ничтожные уступки, на различных этапах бурного политического процесса того времени перед кадетами открывались новые пути и возможности. Свобода, как ее понимали лидеры кадетов, была концепцией относительной и непостоянной, а прогресс представлял собой ускользающую и постоянно меняющую облик цель. Вместе с тем, являясь одной из главных движущих сил Революции 1905 года, кадеты с их непоследовательной позицией, безусловно, несут ответственность за то, что идея свободы в царской России так и не обрела четкой формы.
Однако, говоря о российском либерализме, нельзя ограничиваться одними лишь кадетами.
Глава 4
Конец либерализма
Потеря сплоченности накануне революции 1917 года
Летом 1909 года российский правовед и религиозный философ Е. Н. Трубецкой высказал следующее мнение о взаимосвязи между духовной жизнью и существующими формами общественной и политической деятельности:
Всего чаще реакционность «Вех» доказывается тем, что они исходят из признания «теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами общежития». Но и здесь в основе аргументации лежит явная натяжка. Признание первенства жизни духовной отнюдь не означает отречения или ухода от жизни и деятельности общественной. Как раз наоборот, подъем внутренней, духовной жизни должен иметь неизбежным последствием обновление и возрождение общественности, ибо внутреннее дает смысл внешнему: оно сообщает ценность и внешним преобразованиям общежития. В этом составители «Вех» отдают себе ясный отчет [Трубецкой 1909: 5].
Слова Трубецкого очень точно передают разницу во взглядах на взаимосвязь между внешней и внутренней свободой, которая выявила серьезные
