запасы еды сотрудников в холодильнике, и просидел до вечера, не выходя с кухни.
– Бред какой-то! Ты же можешь все по камерам посмотреть! Не было такого!
– А я и смотрел. Только на кухне камер нет. А в общем зале четко видно, что ты набрасываешься на людей!
– Где набрасываюсь?! Где набрасываюсь-то?! Они сами меня вчера чуть не порвали на британский флаг из-за своего бойкота!
– Твое слово против слов всех остальных, – Костя, начавший вроде успокаиваться, снова завелся, – ты понимаешь, что я подставился, рассказав тебе о том, в чем тебя подозревают?! Я же попросил тебя: не делай того, что ты делаешь! Так ты решил себя по-другому закопать. Не мытьем, так катаньем! Так, что ли?
– Костя, – кричать я не смог бы, даже если б захотел, – я тебе уже говорил, что понятия не имею, в чем там меня подозревают. И я ни на кого не набрасывался. Все было в точности наоборот.
– А мне плевать. Большинство говорит, что ты был неадекватен и на всех нападал – значит, это и есть правда. Так что ты теперь должен пойти и извинится перед всеми. Делай, что хочешь, хоть на колени падай, но если твои коллеги не заберут свои докладные записки, ты напишешь мне заявление по собственному.
– Издеваешься? Я?! Извиняться перед всяким чмом? Я и сам временами чмо, но кроху уважения к себе имею! Я докажу, что я не виноват!
– Тогда вон из здания, и доказывай там свою правоту бомжам привокзальным, тут тебя никто слушать больше не станет.
– Ты не хочешь разобраться в том, кто прав?
– Я и так это вижу. Все считают, что ты не прав. Значит, ты не прав. Иного не дано.
– Знаешь что, Костя… знаешь что… – кто-то резко забил мне ржавый гвоздь в мозг и начал шурудить им там, что-то такое я вдруг почувствовал и потерял мысль, а вместе с ней и всякое желание спорить.
– Извиняйся или пиши заявление.
– Извиняться не буду, – произнес я хриплым голосом, – и заявление писать не буду.
– Тогда тебя уволят по статье, сдай пропуск прямо сейчас!
– И сдам. Но только под твою расписку. И пойду в трудовую инспекцию жаловаться на то, что меня неправомерно увольняют и не допускают до рабочего места.
– Я же по-хорошему хочу, зачем ты так.
– Ты?! По-хорошему?! Господи, когда этот долбанный мир успел сойти с ума?!
– Чего ты добиваешься? Уйдешь сейчас, и мы про все забудем. Не уйдешь – тебе будет плохо.
– Костя… дорогой ты мой человек. Ты в этой конторе шестерка, и не имеешь права тявкать такие угрозы. Не сегодня – завтра Вася, тот Вася, который спит каждый день в своем кабинете, решит заполучить себе новый офис, чтоб можно было окна открывать и дышать воздухом свежим, и тобой подотрут жопу этого Васи. И ты окажешься на одном со мной уровне, и тебе будет стыдно за твои угрозы.
– Пошел вон из моего кабинета!
– И пойду, а ты пока готовь приказ о моем сокращении с выходным пособием. Чао!
Я вовремя вышел из кабинета. Потому что именно в это время Маша, егоза Маша, офисная королева кофе-брейков, царица кухни, магистр сплетен, главный потребитель тональника и другой косметики в нашей части галактики, в общем, Маша… наконец-то решила сесть на свое рабочее место и включить компьютер, и тогда я узнал, что вчера вылили на мой стул.
Я не знаю, где мои коллеги взяли столько чернил, да это меня особо и не интересовало. Итак, вся задняя часть светло-бежевой юбки нашей замечательной Маши была синей, и руки Маши, которыми она щупала себя сзади, когда почувствовала, что ей там мокро, тоже были синими. А потом начался визг и крики. На поднявшийся гвалт выскочил Костя. Увидев его, Маша начала тыкать в меня пальцем, не в силах сказать ничего членораздельно. Костя побагровел. Костя схватил меня за руку и потащил к выходу.
Ну и слава богу, если честно. Если бы Маша начала меня изобличать в этой диверсии я бы, возможно, не сдержался, и уже по-настоящему исполнил бы ее влажные фантазии с избиением и унижением.
Шагая туда-сюда по коридору своего этажа, я думал о том, что, может, зря все это затеял. Что мне стоило потерпеть немного, подождать, пока все не уляжется? Обвинения бы с меня сняли, а следом за обвинениями и коллеги бы оттаяли… да ну, бред какой-то! А может, и не бред. Что теперь делать-то?
В очередной раз, проходя мимо лифтов, я столкнулся с Павлом Семеновичем, нашим бывшим начальником отдела, которого недавно повысили.
– Пал Семеныч, есть минутка?
– А, Максим, ну давай быстро, а то я спешу.
– Пал Семеныч, а что обо мне такое говорят? Мошенник, вор. Откуда вообще это взялось?
– Кто такое говорил?
– Вы, мне передали, что вы.
– Я? – Павел Семенович изобразил на лице некоторую задумчивость, – не мог я такого говорить…
– Несколько человек мне это подтвердили!
– Да? Ах да, точно! Теперь припоминаю. Так это меня не так поняли. Я это просто сгоряча сказал, не имея ничего такого на самом деле!
– Это как так? Обвинения-то серьезные. Как мне теперь работать в этой фирме?
– Работайте, как и прежде. Все хорошо.
– Но…
– Мне пора, до свидания!
И Павел Семенович ускользнул в подъехавший лифт. Я же пошел к лестнице и спустился вниз пешком. На улицу мне выйти удалось не сразу – пропуск не срабатывал. Охранник повертел мой пропуск, но по базе пробить его так и не удосужился. Махнув рукой и сказав: «Размагнитился, наверное», – он открыл турникет.
За машиной на парковку я решил не заходить – если они заблокировали мою учетную запись, значит, и брелок от шлагбаума не откроется.
Впереди, прямо передо мной, была площадь. По ней сновали люди, тупили в пробке автомобили, у всех были свои дела, свои заботы. А я, как оброненный мимо мусорного ведра маленький фантик биомусора, стоял, согревая руки в карманах пальто, и не знал, что мне делать теперь. Наверное, для начала стоит выбрать уютное местечко, где тепло и где меня могут напоить чем-нибудь горячим, а там уж видно будет. Так я и поступил. А потом, позже, размешивая сахар в кофе, удобно устроив свою спину и пятую точку в мягком кресле, я неожиданно понял, что не бывает хороших людей, что все вокруг мудаки.
Неожиданно – это, конечно, громко сказано, скорее, для красивого словца, и к этой мысли я шел давно, просто не спешил озвучивать ее, пока все было хорошо. Пока моя жизнь складывалась удачно, без серьезных потрясений, я был готов оправдывать все, что сопутствовало моему благополучию.
Я ругал сволочей, лихачащих по дороге, но узнав, что мой босс один из таких – смягчился, ну, с кем не бывает. Я считал, что субподрядчики нашей конторы не так уж и правы, когда ругаются на задержку оплаты их работ, порой тянущуюся годами: могли бы и потерпеть немного, это же бизнес. Васю, спящего в своей комнатушке, воспринимал как шутку и неизбежное недоразумение, может, я бы и своего сына так же пристроил бы. Недовольные клиенты – тупицы, они ничего не понимают в нашей работе и хотят, чтоб все было так, как они хотят, и чтоб мы бесплатно работали, наверное.
И вот, размешивая сахар в кофе, я понял… понял, что человек найдет оправдание любому дерьму, которое он творит. Потому что человек не может считать себя неправым. Это противно его инстинкту самосохранения – или ты, или тебя. Обычные преступники считают себя правыми, потому что они позволяют себе жить полной жизнью и не работать, как лохи, а те, кто их ругают, на самом деле завидуют им, сами не решаясь вступить на их увлекательный и чудесный путь. Гаишники, принимающие взятку от пьяного на дороге, думают, что все равно ничего кардинально не изменят в этом мире, и пьяные будут все так же рассекать на своих авто, ну а раз так, то почему бы не сделать хорошо хотя бы себе и своей семье?
И так можно продолжать до бесконечности. Те, кого мы считаем плохими и осуждаем, считают
