я улетала в Москву, провожать меня пришла вся команда Смитсоновского, и каждый принес маленький подарочек на память – ежедневник в хорошем кожаном переплете, книжку «Невыносимая легкость бытия» Милана Кундеры, которую я потом читала в самолете, и уж не помню, что еще – но все очень компактное, они позаботились о том, чтобы мне не тяжело и удобно было везти их подарки в таком дальнем пути. Я села в самолет – и заплакала. Все это было как сон, который начинал развеиваться.
Вена. Осло. Приключения вегетарианца в России
Проект «Москва. Сокровища и традиции» был признан очень успешным, и меня в качестве поощрения отправили сопровождающим с выставкой Родченко в Вену, в Музей прикладного искусства, который возглавлял тогда харизматичный и парадоксальный Петер Ноевер, полностью трансформировавший эту пыльную институцию в интереснейшее место с яркой выставочной программой. К тому времени он уже сделал в своем музее успешнейшую выставку «Искусство и революция», а после Родченко продолжил работать с русским и советским материалом, придумав эпохальную «Тиранию прекрасного», посвященную архитектуре сталинской эпохи.
В Вене меня поселили в огромной комнате в старозаветном пансионе рядом собором Святого Стефана. Хозяйка пансиона, похожая на тюремную надзирательницу, казалось, сошла со страниц немецкой и австрийской литературы начала ХХ века и держала меня в строгости: ветчину на завтрак резала так тоненько, что сквозь нее можно было смотреть на просвет, воду в душевой кабине, стоявшей прямо в комнате, нагревала градусов до двадцати двух, не более. Но зато я была в Вене. Мне нужно было сдать по акту сохранности триста восемьдесят листов, что по определению требовало времени, а профсоюзные законы строго ограничивали количество рабочих часов, и после ухода упаковщиков я могла быть свободной и гулять по этому прекрасному городу.
Я влюбилась в Вену, причем настолько, что, когда через несколько лет впервые оказалась в Париже, он мне не понравился – в памяти Вена затмевала его. Конечно же, главной точкой притяжения был венский Музей истории искусств с его знаменитейшей коллекцией живописи, в первую очередь Брейгеля, которого я до этого в оригинале не видела. Живописное собрание этого музея – одно из самых великолепных в Европе и в мире, с невероятными итальянцами, такими редкими художниками, как Джорджоне, Беллини, Пармиджанино, Арчимбольдо, и, конечно же, с полотнами Рубенса и столь любимого мной Веласкеса. Там же находились и самая богатая из сохранившихся кунсткамер и сокровищница – великое собрание исторических регалий и христианских реликвий. Помню, с каким трепетом я стояла перед витриной с короной императоров Священной Римской империи, понимая, что это X век и что передо мной одна из самых главных императорских регалий мира.
Сокровища Габсбургов впечатляли, но не менее завораживающей была сама Вена. Петер Ноевер и его коллеги старались сделать мое пребывание в Вене насыщенным самыми разнообразными впечатлениями. Они договорились о моем визите во дворец Бельведер, где я впервые увидела «Поцелуй» Густава Климта, растиражированный сегодня как ни одна другая картина ХХ века, отправили во дворец Шенбрунн. Во время обеда там я, помня о разрушенном Дрездене, позволила себе сказать: «Как прекрасно, что Австрия почти не пострадала от нацизма», на что получила ответ: «Как? А миллион уничтоженных австрийских евреев?» – и поняла, что нужно крепко задумываться прежде, чем произносить подобные сентенции.
Но то, что я запомнила на всю жизнь, – это визит в Альбертину, крупнейшее в мире собрание графики и рисунка. Там хранится около миллиона листов, но самое главное – огромный, самый большой в мире корпус рисунков Дюрера. О моем визите договаривался тот же Петер Ноевер, и ко мне отнеслись, конечно, по-особому. Меня завели в зал, куда выносили графику, и спросили, что бы я хотела посмотреть. Я попросила гравюры Дюрера и Шонгауэра, офорты Рембрандта и «Капричос» Гойи – этот музей владеет самыми ранними и лучшими отпечатками этих великих произведений. И мне стали выносить папки с гравюрами в паспарту. И вот – я держу в своих руках «Меланхолию» Дюрера, могу рассмотреть ее во всех деталях и еще раз вспомнить интерпретацию этого величайшего произведения, сделанную искусствоведом Эрвином Панофски[14]. Когда сотрудник Альбертины подошел ко мне и спросил: «Все-таки что бы вы хотели посмотреть больше всего?», я не выдержала и выдохнула: «“Кролика”!» Сказала, не веря, что это возможно. И тут он приносит мне шедевр Дюрера – наверное, самый знаменитый рисунок в мире, кладет его передо мной и уходит… Я сижу за столом, передо мной лежит «Кролик», я смотрю на него и плачу, потому что не могу поверить, что это – реальность. Что я могу взять этот рисунок в руки, сколько угодно его рассматривать, увидеть, как в глазу кролика, словно в выпуклом итальянском зеркале, отражаются окно и комната, что я вижу каждую линию, каждый штрих, проведенные гениальной рукой. Выставка Дюрера в Альбертине в 2019 году подтвердила, что великая троица эпохи Ренессанса стала четверкой, к именам Микеланджело, Леонардо и Рафаэля невозможно не добавить имя их северного коллеги, и, может быть, его даже следует поставить на третье место в этой компании.
На время работы выставки я уезжала домой, а в Вену вернулась на демонтаж. Это было во время пасхальных празднеств. Я жила уже в маленькой гостинице, но опять рядом с собором Святого Стефана, в котором когда-то отпевали Моцарта, моего кумира. Было воскресенье, по-моему, через неделю после Пасхи, я шла по узкой улочке в центре по дороге в императорский дворец, проходила мимо большой и старой церкви, зашла в нее и поняла, что попала на службу, где исполнялась месса Шуберта. Я стояла и слушала, и у меня слезы текли по лицу, так хорошо это было. В церкви было полно людей, после исполнения мессы священник сказал несколько слов, и все стали поворачиваться друг к другу, обниматься и целоваться. Я прижималась к стене, а передо мной стояла семья – очень прилично одетый мужчина, красивая женщина и мальчик. И вдруг он, словно чувствуя, что я стою одиноко сзади, поворачивается ко мне, подходит, обнимает и целует меня, всю зареванную, и возвращается к своей семье.
В этом же 1990 году меня отправили с выставкой детской книжной графики в Норвегию – сначала в Осло, а потом в небольшой городок Кристиансунд. В советские годы оформлением детских книг занимались самые талантливые художники, для них эта работа была возможностью творческого самовыражения и заработка – в книжной графике работали многие нонконформисты. Выставка была просто превосходной и привела в восторг наших партнеров – Союз художников Норвегии. Возглавлявшие этот союз молодые художники были не только талантливы, но и приятны в общении. Мы работали с ними
