душа в душу и очень подружились. Я была у многих из них дома, познакомилась с их мужьями и женами, мы вместе ходили в кино, на вечеринки. Именно там я впервые увидела на большом экране один из моих теперь самых любимых фильмов – «Вальмон» Милоша Формана по роману Шадерло де Лакло «Опасные связи».
Во время открытия выставки эти прекрасные молодые женщины вручили мне два тщательно упакованных «букета», внутри которых оказались куклы Барби для моих дочек. В мой второй приезд в Осло мои коллеги из Союза художников даже предложили мне пожить у них дома, что у европейцев обычно не принято. И я поселилась у одной из них, по имени Ингрид, мы с ней потом долго переписывались.
С Норвегией связано одно из самых моих сильных художественных впечатлений тех лет – знакомство с творчеством Эдварда Мунка. Я занималась русским искусством конца XIX – начала XX века и много читала о скандинавском искусстве этого периода, оказавшем большое влияние на русскую художественную школу: русские и скандинавские художники организовывали совместные выставки и активно взаимодействовали. Я пошла в Национальную галерею посмотреть на норвежских художников этого времени и, конечно же, на Мунка, чьи главные работы я знала по репродукциям. Трудно передать степень моего потрясения, когда я вышла в большой центральный зал, где были представлены картины Мунка. Именно там я поняла, что никто из творивших на рубеже столетий даже не приблизился к этому мастеру в переживании и отражении трагедии, которая происходит внутри человека. Потрясала и форма – текучая, открытая, экспрессивная живопись, предвосхищавшая все инновации ХХ века. Любимым писателем Мунка был Достоевский, и именно на сопоставлении двух великих имен мы построили концепцию блестящей выставки этого художника, организованной в 2019 году в Москве в Третьяковской галерее.
После Осло я полетела с выставкой в Кристиансунд. Это был один из самых запоминающихся перелетов в моей жизни – мы летели на небольшом самолете очень низко и – над фьордами. Я никогда не видела в иллюминаторе таких пейзажей! Было ощущение, что ты летишь не над Землей, а над какой-то другой планетой, казалось, земная природа не может сотворить ничего подобного. Кристиансунд, расположенный на берегу моря, поразил суровостью природы и сдержанностью красок – серый камень, коричневая земля и темно-зеленый мох.
Потом я вернулась в Осло, и в последний день купила себе на сэкономленные деньги мою первую в жизни шубу, сшитую из маленьких кусочков, но настоящего меха. Перед отъездом в Москву мои друзья из Союза художников устроили прощальную вечеринку, на которую все пришли с маленькими подарочками для меня и моих детей. Самым трогательным был подарок, полученный от одного довольно застенчивого художника. Вручая мне сверток, он попросил меня распаковать его только дома, добавив, что я по параметрам очень похожа на его жену и что подарок они выбирали вместе. Когда я уже дома открыла этот пакетик, там лежало потрясающее тончайшее хлопчатобумажное белье с нежнейшим кружевом, которое я носила, пока оно не застиралось до дыр. Перед отлетом я купила несколько килограммов фруктов для детей (на дворе был голодный 1990-й с пустыми прилавками), положила их в дорожную сумку, которую взяла с собой в самолет как ручную кладь. И вот я иду в новой шубе, с тяжеленной сумкой в руках и делаю вид, что она легкая и ничего особенного в ней нет. И тут женщина-офицер норвежской таможенной службы просит меня пропустить сумку через рентген. Я ставлю ее на ленту и понимаю, что сейчас у меня реквизируют все бананы, киви и уж не помню, что еще там было. Женщина-офицер смотрит на экран сканера, потом внимательно на меня, на мой паспорт и просит меня забрать сумку с ленты. Дочери до сих пор помнят и этих Барби, и невиданную тогда гору фруктов.
Следующий большой проект, которым мне поручили заниматься, был посвящен творчеству художников-евреев в России. Ответственным куратором с советской стороны назначили Яна Владимировича Брука из Третьяковской галереи, а я стала координатором проекта, и моей задачей было регулировать и увязывать действия разных сторон, в том числе немецких и израильских коллег. К работе над выставкой привлекли профессора Абрама Кампа из Университета Хайфы, и мне поручили сопровождать его в поездке по разным городам СССР, включая Ленинград, Минск и Витебск. На мою беду он оказался вегетарианцем, а в то время у нас не то что какое-то особенное, даже обычное питание было очень трудно обеспечить. После нескольких заходов в московские рестораны он захотел удостовериться, что существуют проблемы с продуктами, и попросил меня сводить его в магазин. Я отвела его в Смоленский гастроном, который в свое время славился изобилием. Когда мы туда зашли, на прилавках были представлены два товара, а именно самый дешевый американский бренди и спички. В молочном отделе не было вообще ничего, даже сухого молока, а в витринах знаменитого некогда мясного отдела лежали на поддонах говяжьи и свиные кишки. Все это увидев, мой профессор-вегетарианец не просто побледнел – он позеленел, я испугалась, что он сейчас упадет в обморок, и срочно вывела его на свежий воздух. Там, стоя на Садовом кольце, он сказал мне, что во всем виноваты фашисты (sic!) и что Германия должна была в свое время заплатить Советскому Союзу огромные репарации. Я не стала его разубеждать, но поняла, что надо быть морально готовой к непростому путешествию с ним в Ленинград и Белоруссию, где изыскать возможность накормить его вегетарианской едой будет еще труднее. Помимо вегетарианства, у него были еще кое-какие причуды, требующие и внимания, и терпения. Но надо сказать, что профессор Камп высоко оценил мою выдержку и во время прощания в Северной столице сказал мне, что у меня ангельское терпение и что оно обязательно позволит мне стать очень большим человеком.
ЦДХ. Выставки-открытия
Рубеж 80-х и 90-х был ознаменован важнейшими для нас, искусствоведов, и для широкой публики событиями: в Центральном доме художника на Крымском Валу под эгидой Союза художников СССР прошла целая серия грандиозных выставок звезд современного искусства – из Европы, США, стран Латинской Америки. За короткий промежуток времени первому секретарю правления Таиру Салахову удалось организовать масштабнейшие ретроспективы Гюнтера Юккера, Джорджо Моранди, Роберта Раушенберга, Жана Тэнгли, Яниса Кунеллиса, Фрэнсиса Бэкона, Джона Розенквиста, Гилберта и Джорджа, Руфино Тамайо, Михаила Шемякина. Также в этой обойме была показана знаменитая коллекция Ленца Шёнберга и многое другое, чего никто из нас никогда не видел и о чем у нас было самое смутное представление – в университете историю современного западного искусства тогда не преподавали. Очень важно, что большинство экспозиций открывали сами авторы.
Я очень хорошо помню открытие
