яростью на всех и вся и ненавистью к самой себе за то, что она настолько ненормальна, что отравляет все хорошее, что есть в ее жизни.
В голове снова зазвучал голос матери:
Я не могу понять, почему тебе надо обязательно разрушать все, что тебя окружает, Николетта. Неужели ты не можешь хотя бы иногда не портить дело?
Мать никогда не понимала перепадов ее настроения… или, по крайней мере, никогда не вела себя так, будто она понимает, что происходит с дочерью, хотя Ники страдала от этих качелей, сколько себя помнила. Но осознавать свою склонность к внезапным колебаниям от хорошего к плохому и наоборот недостаточно, для того чтобы предотвратить эти колебания.
К горлу опять подступили рыдания, и Ники пришлось с силой вжать костяшки пальцев в бедра, чтобы подавить ненужное. Она не позволит себе сорваться. Не здесь. Не сейчас. Им с Джошем не обязательно разговаривать друг с другом. Они оба могут просто молча работать и стараться не замечать, насколько все пошло наперекосяк. Ники была хорошо знакома подобная обоюдная ярость – такая ярость постоянно тлела у нее дома, порождаемая и поддерживаемая ее родителями уже не один год. И, черт возьми, они умели обратить эту ярость в свою пользу. Возможно, отношения между взрослыми партнерами всегда бывают такими.
Хлоя то открывала глаза, то опять впадала в забытье, ее губы шевелились, произнося обрывки предложений: что он… мы что, пойдем… это в самом деле… – после чего она снова засыпала. Ники опускалась рядом с ней на колени, щупала ее лоб, смотрела на бинты на ее животе и время от времени по капле наливала подруге в рот воду из спортивной бутылки Джоша, осторожно гладя ее волосы и прося попить.
Собирая сучья для костра, Ники старалась не отходить от пещеры дальше, чем на десять-пятнадцать футов. Ей важно было видеть их обоих и чтобы они видели ее. Если что-то случится и она повысит голос, пусть даже совсем немного, Джош сможет услышать ее и прийти на помощь. Хотя никакая помощь ей не нужна. Ей вообще ничего не нужно. Ни ее парень, ни ее друзья, ни даже таблетки, которые она оставила дома, потому что они собирались провести здесь всего одну ночь и она решила, что будет глупо брать их с собой. Или потому, что она не хотела, чтобы все видели, как она глотает таблетки, ведь тогда пришлось бы объяснить, зачем они нужны, выложить им все, и это сделало бы то гадкое, что копилось в ней, все же слишком реальным. А сейчас лучше всего попытаться отвлечься от этой жаркой масляной черноты, которая клокочет под ее кожей.
Как же хочется курить… Она оставила свои сигареты с ментолом и желтую зажигалку рядом с палатками и спальными мешками – это была ее маленькая уступка Джошу, хотя он наверняка ничего не заметил. Джош терпеть не мог, когда она курила, хотя никогда об этом не говорил. Но было невозможно не заметить, как он морщит нос всякий раз, когда она закуривала, или какими короткими и сухими он старается делать их поцелуи после того, как она выкуривала сигарету. Он не умел скрывать свои чувства, хотя и мнил, будто это не так.
Сейчас сигарета необходима ей, как никогда, но придется обойтись без курева. Она до крови прикусила нижнюю губу и продолжила собирать сухие ветки, затем принесла набранную охапку Джошу, который сидел перед входом в пещеру, выкладывая небольшой круг из камней, чтобы развести в нем костер.
Джош быстро встал, когда она подошла, и, повернувшись к ней спиной, двинулся к деревьям.
– Куда ты? – Голос Ники дрожал, когда она задавала этот вопрос. Еще одна причина себя ненавидеть.
– Мне надо пописать.
Говоря это, он даже не взглянул на нее. Как будто она не имела для него никакого значения. От этого хотелось заплакать и одновременно хотелось с такой силой всадить кулак в его лицо, чтобы осталась дыра. Сдерживая крик, она смотрела, как Джош входит в лес, как его наполовину скрывают деревья, затем повернулась спиной, когда до нее донесся тихий звук расстегиваемой молнии на его ширинке.
Отряхнув руки, Ники посмотрела на сухое дерево у входа в пещеру. Оно было таким странным, белым, как кость, и таким же мертвым. Про себя она называла его ядовитым деревом, абсолютно ни на что не годным.
Ну, может, оно сгодится на то, чтобы отломить от него ветки для костра.
Ники схватилась за сук и потянула вниз. Он отломился сразу, оставив после себя маленький участок крошащейся, гнилой и почти черной древесины, совершенно мертвой. Наверняка этот сук будет хорошо гореть. Ники подняла его и в меркнущем предвечернем свете сравнила с тем, которым Адам пырнул Хлою и который теперь, окровавленный, валялся на земле. Затем, вытерев ладонь о джинсы, взялась за еще один сук и дернула. Он отломился с такой же легкостью, как и предыдущий. Перешла к следующему суку, потом еще и еще; отрывала их от ствола, как лапки у паука, пока земля у ее ног не покрылась сухими сучьями, похожими на кости.
За ее спиной кто-то кашлянул, и Ники резко развернулась.
Хлоя. Очнулась.
Подруга сидела на своей подстилке, которую они соорудили из спальных мешков, одной рукой упираясь в землю, а другой обхватив повязку на животе. Ее кожа была серой, волосы слиплись и казались безжизненными… но глаза горели ярко, как всегда.
– Привет… – Голос Хлои был тихим и хриплым, но на лице играла прежняя улыбка.
Ники бросилась к ней, раскидав ногой белые сучья, и крепко обняла.
– Осторожнее, – выдохнула Хлоя. – Осторожнее, пожалуйста.
Ники разжала объятия и отстранилась. Сзади послышались шаги Джоша – он шел к ним.
– Прости, – сказала Ники. – Просто я… я не ожидала, что ты оклемаешься так быстро.
– Ну, я еще не совсем оклемалась.
– Но ты хотя бы пришла в себя, – уточнила Ники. – Ты была так тяжело ранена… мы думали, что ты куда дольше пробудешь в отключке.
– Извини, что не оправдала твоих ожиданий.
– Нет, Хлоя, ты неправильно меня поняла…
– Привет, – произнес Джош; он стоял над ними, сложив руки на груди.
– И тебе привет, – ответила Хлоя. – Я рада видеть, что вы в порядке. Сколько времени я пробыла без сознания?
Джош пожал плечами:
– Несколько часов. Может, четыре? Трудно сказать.
– Понятно. – Хлоя протерла глаза. – Но сейчас все еще суббота?
– Да, все еще суббота, – подтвердил Джош.
Ники положила руку на плечо Хлои и мягко сжала:
– Как ты себя чувствуешь?
Хлоя вытерла глаза тыльной стороной ладони:
