рыбы в реках, что называется, живи и радуйся, но нет- людям всё мало. В том числе, получается и мне, следующему со своей маленькой армией с захватническими целями…
Строго говоря, Монбелье- это не город, а большая, разросшаяся при предыдущих баронах, деревня. И очень богатая, известная, прежде всего, своими виноградниками и, соответственно, винами. Такое место требуется защищать от многочисленных желающих его пограбить, и она присутствовала. Но ранее… Из того, что было, предназначенного для этих целей, осталось немного: главный укрепрайон- замок Баффьер- он же жилище баронов Монбелье, ныне лежал в развалинах, и тут постарались не какие-нибудь разбойники, вовсе даже наоборот- Генеральные Штаты Парижа, которые таким образом урезонивали одного из владельцев в конце прошлого века, — и поныне не восстановился; а второе укрепление- коммондория, сначала храмовников, а после их уничтожения французским королём- госпитальеров, влачила ныне жалкое существование. И противостоять моим бойцам имевшиеся в коммондории два брата-рыцаря с шестью сержантами были не способны. Но, несмотря на это, наш отряд, вставший у входа в приорскую церковь Святой Екатерины в день Святого Луки (18 октября) насчитывал в своём составе не только сотню бойцов, но и обе, изготовленные к этому времени пушки. Ибо нефиг…
Братья-рыцари, на моё щедрое предложение- сложив оружие, покинуть здание в чём мать родила-ответили нецензурной бранью и арбалетными болтами. И под вой раненого воина, я распорядился разворачивать орудия, зарядив чугунными ядрами. Вскоре всё было готово, и мой главный артиллерист, не доверив эту честь никому- всё не наиграется, по моей отмашке поднёс фитиль к затравочному отверстию. Сначала у одной пушки, а после подтвержденного попадания, повторил это действие у второй.
Госпитальеры пытались помешать, целясь арбалетами в моих пушкарей, и даже были некие намёки на успех- несколько болтов застряли в павезах, однако, сначала мои более многочисленные стрелки заставили противных попрятаться, а после стало не до этого: первое же ядро, пущенное с плевого, по сути, расстояния- что такое для пушки сотня шагов- вынесло двери в кордегардии.
И через десяток минут всё было кончено: ворвавшиеся бойцы не оставили врагу ни тени шанса-даже пленных не было. Однако, рыцари, есть рыцари- индивидуальная подготовка этих бойцов всегда на высоте, что и подтвердил ближний бой- из захваченного помещения вынесли троих наших погибших воинов. И сделал это всего один- второго утыкали болтами ранее- дорвавшийся до рукопашной госпитальер. Он и сам погиб, но и кровавую жатву снял. Хороший воин, и погиб отлично, вызвав уважение, даже жаль таких бойцов, когда они уходят, но чего уж там. Эх…
Притащили местного старосту, а он на коленях давай ползать, видать решил, бедолага, что настал его последний час. Успокоил, как смог, обьяснил, что всё строго наоборот- можно сказать, освободили от тяжёлого ярма. Тот на все мои речи согласно кивал, клянясь сеньору, то есть мне, в верности и покорности, но по хитрой роже его наблюдалось прямо противоположное. Мне это быстро надоело и, оглянувшись на своих соратников, нашёл одного из них- по имени Франсуа. Происхождения тот самого что ни на есть крестьянского, что можно прочесть и по простоватому с носом картошкой лицу, но не стоит доверять очевидному- на самом деле этот десятник у меня самый хитрый и продуманный. И теперь, когда потребовалось убедить, насколько мы все замечательные люди, лучше Франсуа для этой роли нет никого.
— Франсуа, объясни этому… — я пожевал губами, пытаясь не сорваться на мат, который и без того как-то слишком быстро распространяется среди нашего разноязыкого объединения. — Скажи… Да, ты слышал только что мои слова- вот, и донеси ему их, но по-своему, по-крестьянски…
Франсуа согнулся в поклоне:
— Не сомневайтесь, Ваша Светлость, всё расскажу и объясню.
— И это, — я сжал кулак и продемонстрировал его окружающим. — Если что- вот! Так и объясни…
Все немедленно склонились в поклоне…
Случилось здесь недавно дело- существует мой приказ, о котором все прекрасно проинформированы: подконтрольных крестьян и прочих не забижать и не грабить, не чинить насилия, тем более, не лишать жизни, — без приказа. А неделю назад- как раз перед походом- троица новобранцев, промахнулись мы с ними- набрела у речки на парочку девиц крестьянского происхождения. Кровь у наших “героев” забурлила, желания разные неприличные появились- вилланы же, значит можно, да только девицы в отказ пошли. И даже скудные предложенные монеты- откуда им быть во множестве, коли в боях эти вояки в нашем составе ещё не участвовали- ситуацию не улучшили. Кому из этих кухонных бойцов пришла на ум “светлая” мысль получить всё силой и бесплатно- история умалчивает. Однако, сотворив нехорошее, испугались последствий- в моём лице- и недолго думая, поступили по совету Доцента- ножичком по горлу, и в… в данном случае, это была река.
Дело получилось громкое, да и глупое- до невозможности. Когда староста деревни Ля Ривьер плакался мне на беспредел, я обещал, что немедленно разберусь. А чего разбираться, если эти дебилы столько следов наоставляли: тут и видоки оказались в наличии- видели кто и куда пошёл, и шмотки окровавленные нашлись- достаточно было общий шмон провести, и на лице у одного из них- отметина характерная в виде трёх параллельных полосок, оставленных чьими-то недовольными ногтями, и, главное, в котомке человека с отметинами нашли пару дешёвых серебряных серёжек- это же насколько нужно быть жадным и глупым- опознанных, как принадлежавших некогда одной из жертв. Если бог желает кого наказать- лишает разума…
Как можно при таких уликах указать на кого-либо ещё? Арестованных притащили ко мне на правеж, а я не стал тех ни пытать, ни ломать, добиваясь признательных показаний, как непременно поступили бы на этих средневековых судилищах, единственное, что спросил:
— Зачем убили?
Один голосил, что он здесь вообще не причём, второй- проклинал всех и каждого, уже ни на что не надеясь. И лишь последний молчал, опустив голову…
По совокупности злодеяний они не оставили мне выхода, но перед казнью велел прежде объявить об исключении всех трёх из своего отряда с формулировкой- “за неисполнение приказа”, а после, повесили, — как чужих. Кстати, когда советовался с приближёнными, к чему приговорить- каких только замысловатых способов членовредительства и умерщвления не наслушался: и оскопить, и кожу снять с живого, и на кол… Уж насколько я терпеливый человек, но и меня проняло- послал всех нецензурно, волевым решением приговорив к смерти через повешение. Какая разница, как человек смерть примет-это всё равно конец. И зачем его делать замысловатым и изуверским. Жертв ведь этим уже не вернёшь к жизни, а смерть- всех сравняет…
Невозможно описать разочарование на лицах рутьеров, когда
