единственное, что становится понятным при его беглом изучении – это наличие в нём даты, которая вот-вот наступит. Конечно, и здесь была небольшая трудность, которую даже ваши собратья не смогли преодолеть. Сейчас я вам нарисую.
Амори резко всунул восковую дощечку в руки монаху, чтобы не дать тому разрисовать всю скамью.
– Благодарю. Вот как выглядела полная надпись: e.b.O.H.O V̅IDCCLVI. Как можете судить – полная нелепица. Скажу честно, несколько дней мне и самому так казалось, пока я не решил, что где год, там может быть и месяц, и день. И дело сдвинулось с мёртвой точки. Памятуя правила записи дат в Римской империи, путём манипуляций и подстановок, я смог понять, что передо мной не загадочный язык, а достаточно простой шифр: текст написан на латыни и упомянута в нём дата 31 мая 6756 года. Я не буду утруждать вас объяснением кода – если захотите, я оставлю вам копию, снятую мной, и вы сможете сами проверить свою находчивость. Сейчас гораздо важнее ознакомить вас с полным переводом. Он настолько поразил меня, что заставил пренебречь своим именем, ложно расписаться в собственном бессилии и спешно покинуть Лондон в поисках лиц, описанных в документе. Сразу оговорюсь: небольшие фрагменты текста не сохранились, а то, что касается пророчества, было в поэтической форме и утратило созвучие при переводе.
Адхартах поднялся со скамьи и начал читать.
Пророчество.
“Я ничтожный раб Божий по имени Марк, в двадцатую годовщину обретения веры императором нашим Константином у Мильвийского моста, оказался свидетелем, а затем и участником страшных событий. Коли сподвигнет Святой Дух меня и придаст силы моим слабеющим рукам, то поведаю здесь предостережение потомкам моих последователей о книге, коя досталась мне не по моей воле, о пророчестве ее сопровождавшим, и о чем я молчал тридцать шесть лет.
Я родился в Византионе в семье смотрителя порта. Море с детской поры притягивало меня, и неудивительно, что к окончанию юношеского возраста я уже совершил несколько путешествий в качестве моряка, а затем и помощника капитана на кораблях, перевозивших товары по всей Римской империи.
Свое тридцатилетие я встретил капитаном “Козочки”, торгового корабля, в порту Фессалоникеона, проверяя, как движется погрузка товаров перед грядущим утренним отплытием в мой родной город.
Поздним вечером, после того, как все товары были наконец размещены на корабле, а последние детали с греком-агентом купца, моего нанимателя – обговорены, я вдруг услышал, как меня окликнул с земли благообразного, хотя и несколько лукавого вида старик и спросил, не капитан ли я сего корабля, и, если да, позволительно ли ему будет подняться, чтобы обсудить со мной некое дело. При этом он весь как-то суетился и нервно озирался по сторонам. Честно говоря, я сперва решил, что имею дело с каким-то преступником, желающим предложить мне сомнительную сделку с краденным товаром. Но я ошибся, он представился Песоном, бывшим мытарем, а ныне диаконом христианской общины и попросил взять его за плату до Византиона, пообещав заплатить вдвойне, если до отплытия ни одна душа об этом не узнает. Рассудив, что никакой беды это не предвещало, ведь мы частенько перевозили путешественников, а кроме того, я сам был христианином, я согласился, предложив ему вернуться утром на рассвете. Однако он отказался покидать корабль, попросив выделить ему место, чтобы дождаться отплытия на корабле.
Едва забрезжил рассвет, как я отдал морякам приказ отчаливать. Однако не успели мы отплыть и пятнадцати локтей, как несколько вооруженных людей появились на пристани и принялись кричать и размахивать руками, всем своим видом пытаясь привлечь наше внимание и повернуть нас обратно.
Разбуженный криками наш новый попутчик выбежал из каюты на палубу, пытаясь понять, что происходит. Его появление вызвало неистовую ярость и сумасшествие среди людей на берегу, они выкрикивали угрозы, метались по пристани, взывали к небу, кто-то даже бросился за нами вплавь. Вдруг один из них, судя по одежде и большему спокойствию, их предводитель, резко выхватил короткое копье из рук безразлично наблюдавшего за событиями стражника порта и, замахнувшись, метнул. Я пригнулся, но успел краем глаза заметить, что гаста пригвоздила моего пассажира к мешкам с зерном. Его ноги подергивались в судороге, голова безвольно была запрокинута назад. К великому моему облегчению мы успели отплыть на безопасное расстояние и, несмотря на грозные выкрики с берега, других атак на нас не последовало.
Я приказал помощнику следить за ветром, а сам с еще одним бывалым моряком Галеном, немного понимавшим во врачевании, попытались помочь раненому, который не приходил в сознание. Пока я держал Песона, моряк осторожно отпилил вышедший наружу за спину наконечник, разрезал края раны спереди, чтобы немного облегчить путь древку, и очень медленно вытянул остатки копья. В этот миг раненый очнулся и начал дико орать от боли, пытаясь вырваться из моей хватки, чем в значительной мере вредил себе. Было необходимо туго перевязать рану, но прежде из-за обильного кровотечения нам пришлось прижечь края раскаленным куском железа, отчего несчастный снова потерял сознание. Мы бережно отнесли его вниз на то место, где он провел прошлую ночь.
Я оставил Галена присматривать за ним. Окинув несчастного взглядом, я заметил, что рана продолжала кровоточить, потому лишь чудо могло помочь больному перенести живым четыре дня плавания.
На вторые сутки вечером Гален нашел меня и сообщил, что состояние больного резко ухудшилось. Старик был очень слаб, часто бредил в лихорадке, а его рана начала источать неприятный гнилостный запах. Сейчас у него минута затишья, и он послал моряка взывать меня для разговора. Последние дни погода требовала моего постоянного внимания, потому я не навещал и не справлялся о его состоянии. Его вид опечалил меня: черты лица заострились, глаза ввалились и потускнели, так бывает, когда человек недалек от оставления этого мира.
– Да, у меня мало времени, – горько усмехнулся он, заметив мою невольную реакцию. – Потому я перейду сразу к делу. У моих ног на полу лежит мешок с моими вещами, там деньги. Возьми свою плату. Нет, нет, не противься! Часть денег раздай нищим, остальное используй на мои погребальные нужды. В Византионе отправь своего человека к епископу Александру в базилику Святых Апостолов, пусть он покажет мой перстень и назовет, где мое тело. И все будет улажено.
Песон зашелся таким сильным кашлем, что лицо его посерело, а на губах проступила розовая пена. Чтобы облегчить его страдания, я смочил губку водой и обтер ему лицо. Он благодарно кивнул и продолжил, изредка прерываясь на страшные приступы кашля. Я замечал,
