нападать на самый могущественный орден Европы в наш век? Разве что в следующем, – бегло протараторил Адхартах, широко осклабился и зачем-то подмигнул в конце.
Не давая рыцарю опомниться, монах схватил его и подтащил к месту, откуда сам ранее появился.
– Да вот, взгляните сами.
В углу, защищённом от случайных взглядов статуей, у самого основания стены виднелась чёрная дыра. Искусно сделанная дверца, имитирующая каменную кладку, была сдвинута вбок и открывала пространство, достаточное, чтобы протиснуться в лаз взрослому человеку. Тамплиер вернулся за свечой, затем заглянул внутрь и обнаружил, что узкий коридор расширяется, а конца ему не видно.
– Странно, – озадаченно пожал плечами Амори, – я часто провожу здесь время и не раз обегал взором каждый закоулок этой молельни, но и представить не мог, какой секрет она скрывает.
– Да-да, вот я и пришел по нему, чтобы тайно переговорить с вами о событиях, которые открылись вам в сегодняшних письмах.
– Откуда вам вообще известно содержание моих писем?
– Несколько дней назад я случайно оказался у ложа вашего умирающего отца. И узнав, что ваша сестра собирается отправить вам гонца, я немедленно отправился в вашу цитадель. Очевидно, что она просила вас о помощи из-за смертей вокруг вашего замка.
Затем тамплиер развернулся и уже внимательно посмотрел на ухмыляющегося монаха.
– Но всё же, кто вы такой и какой вы имеете отношение к смертям? И пусть вы объяснили способ вашего появления, но причина этой скрытности мне не вполне ясна. Любой может въехать в ворота и переговорить со мной. К чему эта пугающая таинственность?
Адхартах развалился на скамье у стены для молений, вытянул ноги и медленно скрестил руки на груди, предварительно осмотрев свои не блещущие чистотой пальцы. Закинув голову назад, он начал рассказ о себе – будто читал жизнеописание отцов церкви. Голос его то драматически повышался невпопад, то подвывал для эффекта, то монотонно повторял несколько раз случайно выбранные части истории, чтобы привлечь к ним особенное внимание. При этом монах проглатывал окончания слов, словно торопился поскорее покончить с утомительным повествованием. Словом, рассказчиком он был – или, по крайней мере, хотел казаться – крайне посредственным.
– Как я и сказал, сейчас я – простой монах. И хотя, в отличие от большинства моих собратьев по ордену – достойных выходцев из простонародья, – я принадлежу к славному роду древних королей пиктов Макальпинов, всё же без колебаний решил примкнуть именно к францисканцам, которых считаю орденом воспитателей христианского мира. С юных лет я жаждал направить своё служение на наставление и объяснение причин, а также последствий добра и зла, в то время как выходцы из благородных семей в основном устремляются в орден бело-черных ласточек, чтобы свысока, ревностно и нетерпимо пресекать вольности в вере.
– Орден ласточек?
– Последователи Доминика, – отмахнулся монах. – Чтобы углубиться в своём понимании мира, я выбрал послушание странствующего монаха, ищущего знаний. Путешествуя между известными своими библиотеками монастырями и университетами, я стремился обрести неизведанные ранее сведения в забытых книгах. Настойчиво, подобно ловцу жемчуга, погружался я раз за разом в пыльные свитки с загадочными учениями. Крестовые походы принесли с собой множество арабских книг о математике, врачевании, человеческих страстях и удовольствиях, но, увы, многим суждено было истлевать в забвении. Волнуясь, как перед первой исповедью, весь в поту и с непослушными руками, я медленно разворачивал попавший мне в руки древний документ. Я задерживал дыхание и впивался взглядом в первые его строки, с жадностью пытаясь предугадать суть. К сожалению, чаще всего меня ожидало разочарование, но иногда встречались абсолютно неизвестные доселе лоскуты знаний. В таких случаях я с особой тщательностью приступал к вдумчивому прочтению, пытаясь понять и автора, и его эпоху, медленно продвигался сквозь лабиринт загадок к свету откровения, спрятанному за чужими знаками. Постигнув смысл и внутренне ликуя, я передавал писцам свой перевод с пояснениями.
Монах сделал паузу и посмотрел на рыцаря так, словно, по меньшей мере, ожидал долгих рукоплесканий. Амори смог выдавить из себя лишь взгляд лекаря, осматривающего подозрительную болячку. Адхартах обиженно выпятил губу, как ребенок, и продолжил.
– Постепенно известность моя, как знатока древних языков и текстов, стала шириться за пределами ордена. Меня начали приглашать в другие ордены, когда требовался мой совет. И вот около девяти лет назад меня срочно вызвали храмовники в Лондонский Темпл после того, как обнаружили несколько странных свитков папируса в своих архивах. Сам Роберт де Сэндфорд, великий магистр английских храмовников, лично встретил меня. Он рассказал, что при ремонте в одном из залов храма обвалилась стенка, обнажив небольшую нишу. Когда отверстие исследовали, то нашли несколько старинных на вид манускриптов. Среди братьев были учёные мужи – многие пытались разобраться в находке, но никто не сумел прочитать тексты, ибо хотя буквы (за исключением нескольких знаков) и были латинскими, в слова они складывались непонятные, не принадлежащие ни к одному известному им языку. Это и стало причиной пригласить меня. Спешность объяснялась тем, что единственное, что удалось к моменту моего приезда расшифровать, была вот эта надпись.
Здесь рассказчик наклонился, поднял мелкий камешек с пола и бесцеремонно нацарапал V̅IDCCLVI на скамье рядом с собой. Он медленно обвел пальцем свежие начертания и с видом полного триумфа посмотрел на тамплиера. Амори вздрогнул. Ему на мгновение показалось, что они засветились в полумраке. Рыцарь растерянно заморгал и наваждение исчезло. Тем временем монах, не замечая ничего подозрительного, продолжил:
– Римские цифры в середине текста. Не понимаю, в чём сложность распознать обычные числа и перевести их в уже привычные арабские? Однако магистр преподнёс это так, будто они уже победили всех сарацинов, хотя догадались лишь, что речь идёт о годе 6756.
– А в чём же тогда причина для спешности? – перебил монаха совершенно сбитый с толку Амори. – Возможно, речь и вовсе не о годах, а о каких-нибудь мешках с овсом, съеденных мышами давным-давно. А если все же это год, то, я думаю, пяти с лишним тысяч лет достаточно, чтобы перевести и понять любой загадочный свиток.
– Так-то оно так, – хохотнул Адхартах, – да вот только в последнее время летоисчисление стали начинать от Рождества Христова, и многие забыли, что ещё недавно в текстах могли вести отсчёт и от Сотворения мира, и даже от основания Рима. Христос родился через 5500 лет после сотворения мира, так что эта дата не далее как завтра.
– Завтра? – недоверчиво повторил эхом Амори. – И из чего это следует?
– Вот именно, что завтра! Да вы только вообразите: всего несколько лет назад случайно обнаружен документ, возраст которого на вид многие сотни лет, и
