возможными средствами. Автомоек в городе нет, поэтому зябкими ранними ночами молодые мужчины и женщины собираются на парковочном полигоне с ведрами и тряпками, чтобы соблюсти очередную бесполезную дисциплину. Им невдомек, что далеко не всякий милицейский в неизвестной им огромной стране исполняет обязанности уборщика. Их профессия ведь – служить и помогать, а как они докатились до ледяных рук в воде и стертых от трения костяшек, Петя не знает. Он историю в школе плохо учил.
В школах Славгорода учат другому. Иерархии, видовой разнице, традиционным ценностям, социальному неравенству – такому, чтобы в жизни пригодилось. Сегодня в патруле Петя ловил наркофарцовщика – мелкого и рангом, и ростом, и возрастом, и весом товара на кармане. «Куда ты семиклашку, еще и нашего?» – высокомерно рявкнула тогда Петина напарница. «Нашего» – это она про своих, про людей. Людей в Славгороде много, и больше, чем каждого вида гибридов, вместе взятых. «А куда его?» – растерялся тогда Петя. Он мягкотелый и податливый, если на него прикрикнуть, особенно без причины.
«Отпусти».
«И что, – подумалось Карпову, – всегда теперь преступников отпускать только потому, что они несовершеннолетние, или люди, или всё, вместе взятое? Это в каком учебнике было написано?»
От гнева человеческого непослушные руки куртку школьника отпускают сразу же, наперекор холодной голове. Если притащит этого барыгу, даже с весомой причиной, весь отдел поднимет Петю на смех. «Глядите-ка! Закон и порядок!», «Наш Карпов снова взялся за дело, держись, Славгород», «Завтра устроишь рейд на детский сад, Петро?» – уж на слова они все мастера.
Карпов вырос в закрытой коммуне, и дома у него стояли только скамьи, кровати и столы, но его лучший школьный друг Витя распоряжался своим инженерным умом в угоду самым веселым и интересным вечерам за всю детскую и взрослую Петину жизнь. Каким-то образом из проволоки они собирали антенну Витиного семейного телевизора так, чтобы глядеть ночами напролет всякие модные ментовские сериалы и заучивать крутые монологи про честь и доблесть. Пускай сериалы доходили до Славгорода только с помехами, с разноцветной рябью и с шумящей зернистостью – пацаны воспитывали себя сами и из ментов и бандитов всегда выбирали сторону первых.
И вот, шелушащимися от химии руками, не подавая уставшего и измученного вида, Петя драит бампер растворителем и надеется, что ржавчина сжалится над ним и сама собой отвалится. Завтра то же самое придется проделать с кабинетом: вылизать плинтусы перед проверкой и чьи-то туфли уже во время проверки – а после отдежурить две внеурочные смены подряд, потому что некому работать. Но как это некому, когда есть Петя? Во-от… значит, есть кому. Петя предпочитает быть согласным и полезным, потому что так ему чувствуется лучше – он для своей карьеры сделал все возможное.
Поначалу Петя сам хватался за всякое дело и лелеял надежду обосноваться в милиции крепко. Физически он еще с академии проигрывал всем, кто вставал соперником: болезненный, худой, хилый – таким он был всю свою жизнь. Свою историю Карпов хорошо знает. Он сроду не переваривает мясо (никто из нав на это не способен), но мучается и давится последние десять лет, ждет, пока мышцы обрастут силой и крепким станет костяк. Возвращается вечерами домой после смены, жарит себе мелкими кусками нарезанную невинную свинью или корову и потом пропихивает водой или хлебом глубже в глотку, лишь надеясь, что сегодня обратно не полезет.
Гриша никогда не одобряла Петино рвение работать в милиции. Не верила в то, что он сможет рано или поздно привыкнуть к этим невыносимым для него условиям службы. Все переубеждала: «Нас-то, хортов, для этого сделали, а тебя для чего? Ты сам-то понял, для чего ты живешь?»
Молодым людям этот вопрос не нравится. В свои двадцать лет Петя ощущал себя бунтарем: система ему сказала не идти, а он пошел против системы. Нынешнее поколение уже перемешалось: не все хорты – служебные, не все балии дарят любовь за деньги, не все навы – поехавшие сектанты на озере.
Напарница вырывает Карпова из размышлений плеском тряпки, которую с размаха бросает в ведро. Она не участвует в процессе, потому что не считает себя обязанной, и никто ее не принуждает. Ростом Оксана не вышла, да и лицом тоже, но может похвастаться изумительным умением доводить всех кругом до белого каления. Петя учтиво ей улыбается, готовясь к паре-тройке словесных оплеух.
Оксана призывно молчит, сложив руки на груди. Петя поднимается с корточек и пользуется редкой возможностью посмотреть на нее свысока. Делает это беззлобно – взгляд у него добрый, открытый, и Оксана под ним, как всегда, тает.
– Что-то случилось? – От природы низкий Петин голос кажется ей томным и соблазнительным. Он устало улыбается и приглаживает волосы посиневшими от холода пальцами. – Я думал, ты уже дома давно.
Муж Оксаны настоял, чтобы они перевезли из родного Барнаула всю годами накопленную домашнюю библиотеку, потому что раздавать коллекцию некому. Это пригодилось – в Славгороде только две библиотеки, и нигде не купить новые книги законными способами. Оксана обожает небольшие мягкие книжки с очевидно горячим содержанием, и Петя много раз замечал у нее обложки с полуголыми мужчинами и слащавыми заголовками, написанными витиеватыми буквами.
– Чего молчишь-то? – неожиданно грубит Карпов, и Оксана вся вспыхивает, теряясь. Знала же, что внутри у него буря! Не ожидала, что так сможет его вывести, – но понадобилось всего двести страниц старания для их возможной истории, и мечта воплотилась в реальность.
Стоять рядом с белокурым красавцем-эльфом, героем своего любимого романа, настоящим и живым, и быть рядом с ним несносной, горделивой и особенной главной героиней – все, о чем Оксана сейчас могла думать.
Петя знает, что ей печально быть запертой здесь. Невыразительная, русоволосая, нескладная – она не похожа ни на одного гибрида, но это даже к лучшему. Она скучает по своей нормальной жизни, по серому Барнаулу, по мизерной региональной жизни, от которой она и сбегала в книги, – любой бы скучал. Пусть Карпов и отнекивается, но он тоже иногда мысленно возвращается к своему первобытному дому, в котором, как ни крутись, как ни становись, – ты на своем месте.
Рукава синей вискозной рубашки сдавливают запястья тугими резинками. Разорвать бы их, но пока Петя лишь нервно растягивает манжеты пальцами. Оксана все еще пытливо смотрит на него, с надеждой – хочет, чтобы он прижал ее к себе покрепче и дал бы ей вкусить загадочной и неизведанной навьей любви.
Петя молча берет ведро и уходит, зная, что ни он, ни она из Славгорода уже выбраться не смогут.
* * *
