вот что – просто так – в попытке избавиться от одного заблуждения пустимся в другое. Мы же говорим о возвращении, но в этой истории возвращается дом, а его обитатели меняют местоположение. То есть теперь выходит, что дом не вернулся? Те же стены и дверь, но заново оштукатуренные и покрашенные? После того как Старший покинул дом, полагавшийся ему на время службы, пошли ли они за ним в съемную квартиру, вскарабкавшись на два лестничных пролета?
Этот момент еще не настал, да и почему бы им не пойти, ведь до сих пор они всегда следовали за своими домочадцами. Они же не старик какой-то, который без лифта не может забраться по ступенькам. А если все-таки не пойдут, такое случится впервые за всю историю вселенной. Это будет значить, что дверь, сопровождавшая их из поколения в поколе – ние, вдруг стала предательницей. И это по праву можно будет назвать исчезновением века.
Но поговорим о той, которая действительно исчезла, и пока это было так, можно сказать, что она не вернулась. Не вернулась в тот дом, которому оставалось всего несколько дней до того, как его обратно вернут государству.
Через тринадцать часов старая Мата джи нашлась, по крайней мере, так говорят. Другие утверждают, что через тринадцать дней, а некоторые бьются об заклад, что через тринадцать недель. В конце концов, что такое дни, недели, месяцы – это ленточки, которые забавы ради подбрасывает время-трикстер: давай, попробуй измерить, и ни у кого не получается, а те, кто знает об этом заранее и сразу смиряется с поражением, повязывают эти ленточки на глаза – как они скажут, так и правильно, и то, что вы говорите, тоже правильно, но ведь нашлась же? Те, кто продолжает спорить о часах, неделях, месяцах, уповают на стопроцентную измеряемость времени. Как убедить этих построителей догадок, что время ушло и то, что было правдой на все шестнадцать анн[55]и сто процентов, погребено в мусорной куче?
До сих пор неизвестны все подробности взрыва в поезде «Самджоута экспресс»[56], хотя было проведено расследование на высшем уровне и делом занимались первоклассные сыщики, здесь же были впавшие в оцепенение, рыдавшие и всхлипывающие обитатели дома, стрекочущие языки собравшихся, корыстные интересы и упрощенное понимание. Каждый пытался приправить историю новыми подробностями или пытался утешить себя, а первоначальная история – бедняжка – растаяла среди множества других, претендовавших на ее место.
Кто сможет собрать все многообразие вариаций на этих страницах? А вот пробелы и недосказанность будут встречаться постоянно.
Невестка в негодовании разразилась:
– Сын звонит по сто раз на дню из-за океана и недоумевает, разве так делается: столько людей в доме и вокруг, а я вышла ненадолго – и то ради нее и всех вас, чтобы организовать уборку в новом доме, а тут уже конец света начался? Он очень злится, спрашивает, до каких пор мы будем шататься туда-сюда, бездействуя, говорит, нужно обратиться в полицию, ведь сколько лет ей уже, сил нет, совсем как птенчик стала, в каком она состоянии, куда и как направилась, а может, лежит где-то в темноте раненая, без сознания, да что угодно!
На этих словах Старший задрожал и набросился на Виласа Рама, который положил какую-то тряпицу на Мамин обогреватель:
– Кто сказал, что его надо накрыть?
Поджав губы, Дочь сказала, что позвонила в районное отделение полиции, и пробормотала почти шепотом, но и сквозь него сочилась злость:
– Всему виной новая трость, не появись она, Мама бы ее не подняла и не поднялась бы сама. Но она поднялась, и кто-то дал ей, на что опереться, и трость пропала.
– Посмотрите еще как следует, где-то здесь должна быть трость. – Голос Старшего колебался между суровым треском и уязвимой мягкостью, как будто, если найдется трость, то и Мама вместе с ней. – Под кроватью или за дверью. Мама даже не знала, как она раскладывается, – добавил он с надеждой.
– Нет-нет, она была разложена, совершенно прямая, это же ветка дерева желаний, – вырвалось изо рта у Кантхе, Сушилы или еще кого, но, когда он или она увидели лица окружающих, слова превратились в невнятное бульканье.
– Да, это можно доказать, но к чему сейчас устраивать еще большую сумятицу, – подумала Сушила. – А что, если дерево желаний отдало трость кому-то, кто попросил? Тогда Мата джи осталась абсолютно беспомощной.
Но она тут же отказалась от этой мысли:
– Как дерево может расстаться со своей основной, скелетной веткой, это же самоубийство!
С кем она могла поделиться этими пугающими размышлениями? Только спросила саму себя:
– Просил ли кто-нибудь когда-нибудь у дерева желаний само дерево желаний? Спросить у свекрови или нет?
– Посмотрите-ка, в каких сандалиях она была? Или прямо босиком?.. – внезапно пришло в голову Невестке.
– Да как?.. – взорвался Старший, как будто кто-то усомнился в разумности и хороших манерах Матери.
– Да потому что раздавала тапки-шлепки всем, – пробормотала Невестка, оглядываясь по сторонам.
Всех пробила дрожь осознания – Мама действительно исчезла. Медленно-медленно, мгновение за мгновением, одна за другой они будут выяснять, какие вещи еще пропали. Тенью над ними повисла тревога – чем ближе они подходили к концу расследования, тем яснее становилось, что каким бы огромным им ни казался урон от случившегося грабежа, он был несоизмеримо больше. Всю оставшуюся жизнь они бесконечно перебирали, что же еще было пущено по ветру.
37
Если за окном темно – это ночь.
Темень была – хоть глаз выколи. Случайные огни, блуждающие по улице и по домам вдалеке, были окутаны тишиной. Мир был погружен в сон. Чтобы исполнить траурный обряд, нужно было забраться на холм. Дорога была сложная. К колышкам в скале узлами была привязана веревка. Она раскачивалась в воздухе. Надо было схватиться за нее и подтянуться. Каждый раз, когда он хватался за веревку и она начинала раскачиваться, в голове стучало: «А если сейчас порвется, куда упаду?» Как спутник. А как-то схватил веревку, а она – раз и оказалась веткой. От страха легкие выскочили на лоб. В тот же миг его ноги, взбивающие вечерний воздух, коснулись твердого камня. Тьма была непроглядная – как понять? Но нужно было идти – траур требовал того. Опять схватил веревку и повис, чтобы, подтянувшись, забраться выше. Вдруг рука оперлась на палку. Клац-клац-клац – теперь выстукивала она, а Старший полетел, как ком земли. «Поехали», – закричал он и, разрезая воздух, стартовал, как ракета. В другую сторону. Вниз. Крик остался наверху. А он без единого звука стремительно падал, вжавшись в деревянную палку. Это была
