Поверила в открытость. Ничего этого не существует.
Казалось, Давид меня ждал. Едва увидев, что это я, тут же открыл дверь. Он меня не поцеловал. Сначала долго на меня смотрел, вглядывался в мое лицо. Во мне поселился новый страх. Казалось, все вокруг жаждут мести. Нико расквитался со мной за равнодушие к нему. Надир отомстил Лу. Лу хотела отомстить Ольге, которая хотела отомстить за брата. Мстительность распространялась как эпидемия. Давид вполне мог прогнать меня в тот момент, когда я возвращалась к нему. Мог заставить меня заплатить за прошлое, за то, что я пыталась лишить его права на личные тайны. Мне показалось мало делить с ним жизнь, я вздумала взять под контроль ту ее часть, которая была мне еще недоступна. Открытость разрушила много браков: любовь испарялась, по мере того как ее выставляли напоказ, она разлеталась вдребезги от посторонних взглядов.
Давид меня не прогнал. Он погладил меня по щеке, и его улыбка больше не была ложью, рассчитанной на любопытство прохожих. Его улыбка была обращена ко мне.
Я устроилась у него на груди, как в молодости, когда мне хотелось, чтобы его руки лежали у меня на спине, а пальцы рисовали на ней длинные линии, замедляя мое дыхание. Когда я уснула, он встал, открыл холодильник и стал пить прямо из бутылки. Эти звуки разбудили меня. На стуле у кровати я заметила знакомые перчатки. Пару красных кожаных перчаток поверх байкерской куртки. И я тоже улыбнулась.
Тесса ждала меня к ужину. Я схватила сумку, и Давид не стал меня удерживать. Он только спросил, когда мы снова увидимся. В тот вечер я ушла от него с легким сердцем, уверенная в том, что с будущим еще не покончено.
XXX
19 июля
Суд над Лу прошел без сюрпризов. По форме он был скорым, по сути – радикальным. Будучи обвиняемой, она не получила права на адвоката. Единственным, кто осмелился защищать ее, был Пабло. Он видел ее в тот вечер, когда его семья исчезла, и мог это засвидетельствовать.
– Чего стоит слово человека, который ненавидит наши установления? – возразил Надир, чтобы пресечь прения. – Кроме того, напоминаю вам, что жители Сверчков не имеют права вмешиваться в наши дела.
Лу спокойно изложила свои аргументы:
– Почему вы не спросили у охранников Пакстона, в котором часу я вернулась? Они записывают, кто когда входит и выходит. Уж они-то знают, что меня там не было.
– В Пакстоне частная охрана, – ответил Люк Буарон. – Им платите вы, жители Пакстона. Следовательно, мы не можем доверять их записям, которые, кстати говоря, ведутся довольно неаккуратно…
– А видеонаблюдение в Сверчках? Вы проверили записи?
– Мы не храним материалы с видеокамер так долго.
– Но как я одна могла убить двух человек?
– Мигель получил удар по голове. Это не требует большой физической силы. Что касается Розы, то все соседи подтверждают, что она была неврастеничкой.
– Я ни за что не смогла бы перенести их в парк, учитывая мое телосложение…
– Вы могли волочь их по земле. Мы провели реконструкцию события, парк в двух шагах от их дома. Это, конечно, трудно, но осуществимо.
– И ни один человек меня не заметил? Никто из соседей?
– Виктора и Йохана, дежуривших в соседском патруле, не было дома. Надир ездил развлекаться. Видеть вас в тот вечер могли только Филомена и ее дети, а также Ольга.
Виктор призвал их дать показания. Он пришел на суд в рубашке в голубую полоску и бежевых льняных брюках. На ногах у него были элегантные лакированные оксфорды коричневого цвета, с патиной на носах.
Филомена встала и заговорила уверенным голосом:
– Как я уже объясняла следовательнице, во время исчезновения я помогала детям делать домашние задания. Мы полностью сосредоточились на них.
Нинон и Артур сидели в зале с каменными лицами. Йохан посмотрел на них и принялся энергично кивать, заставляя их последовать его примеру. Они тоже послушно закивали, подтверждая слова матери.
Ольга поднялась на трибуну:
– После обеда я спала. Приняла таблетку снотворного, так что даже не заметила, что стекла были замазаны мылом. Меня разбудила тревога, которую подняла Филомена.
У меня создалось ощущение, что передо мной разыгрывается фарс. Спектакль по басне Лафонтена “Волк и ягненок”. С Лу в роли ягненка. Она попыталась снова и снова представить свои аргументы. Тщетно. Они уже решили ее сожрать, обставив это как судебный процесс.
Подростки в зале дружно, в один момент поднялись с мест и устроили флешмоб. На них были майки с надписью: “Где Мило?” Они молча смотрели на обвиняемую.
XXXI
Эра стекла
Лу приговорили к тридцати годам тюремного заключения. В момент голосования жители района зааплодировали. А Виктор подошел ко мне:
– Я устраиваю у себя маленький аперитив завтра вечером. Такова традиция. После каждого суда мы собираемся то в одном доме, то в другом, чтобы отпраздновать торжество правосудия. Теперь, когда дело закрыто, я хотел бы пригласить вас…
Я уже была готова отклонить его приглашение, но почему-то – возможно, потому что он ожидал отказа, – сказала “да”. Я знала, что больше не вернусь в этот район, никогда не увижу всех этих людей. Мне тоже было необходимо перевернуть эту страницу.
Мы собрались к пяти часам. Виктор только что доделал макет своего прозрачного собора. Стройка должна была начаться в ближайшие месяцы, и он хотел воспользоваться нынешним “праздником”, чтобы представить свой проект соседям. Компактная конструкция длиной полтора метра и шириной шестьдесят сантиметров возвышалась в центре гостиной на черной мраморной подставке.
Гости крутились вокруг нее, чтобы рассмотреть поближе.
– Трогать запрещается, даже чистыми руками, – повторяла Саломе, охранявшая отцовскую работу.
Виктор разглагольствовал о том, что посвятил этому проекту несколько месяцев, что это здание “нейтрально, потому что это не религиозное сооружение, а храм потребления, по образцу Хрустального дворца архитектора Джозефа Пакстона, имя которого носит наш район”.
Кати тронула меня за плечо:
– Я тоже здесь в последний раз. Я только что рассталась со своим приятелем.
Мне было приятно видеть Кати. Я поняла, что эта девушка гораздо умнее, гораздо сообразительнее, чем я себе представляла. Я обняла ее, чего она совсем не ожидала, а я тем более. Она рассмеялась.
– Спасибо, – сказала я ей. – Спасибо за помощь, я восхищаюсь твоим хладнокровием и твоей смелостью.
Кати смущенно опустила глаза. К нам подошла Саломе. Она гладко зачесала волосы и собрала их в высокий тугой хвост.
– Привет, Кати. Говорят, ты уходишь?
Я оставила их вдвоем. Ольга избегала меня. Делала вид, будто
