меня не видит, переходя от одной группы гостей к другой и держась от меня на почтительном расстоянии. Если я присаживалась в гостиной, она шла посмотреть, как дела у Ханане на кухне, и предложить ей помощь. Если я направлялась в сторону кухни, она замечала старого знакомого, задержавшегося на входе: “Фредерик, как дела? Мы не виделись целую вечность!”
Пока Артур и Нинон охлаждались под электрическими вентиляторами, Филомена и Йохан слушали речь своего друга Виктора, который говорил о соборе как о символе новой цивилизации:
– Это под силу только стеклу! В нем воплощается одновременно открытость и закрытость. Сквозь него все видно, но ничто не доступно. Оно отделяет внутреннее от внешнего, не загораживая вид. Стекло – воплощение компромисса, ценности, которой мы все дорожим. Стекло легко бьется, но не гниет, не разлагается; оно умудряется быть прочным и при этом хрупким. Это материал, который стремится выйти из своего состояния, мечтает о нематериальности, чистоте, облаках… Я думаю, этот собор будет похож на нас…
Соседи слушали его речь как завороженные. Я услышала слово “провидец”. Надир произнес тост за Виктора, “человека, который открыл нам двери в новую эпоху”. Виктор поднял бокал:
– За эру стекла!
– За эру стекла! – хором подхватили остальные.
Когда стемнело, гости стали понемногу расходиться. Я отметила про себя, что Нико не пришел ни на процесс, ни на аперитив. Филомена на прощанье махнула мне рукой. У нее был красный нос. Наверное, из-за шампанского. Соседи пребывали в прекрасном настроении, пожалуй, все, кроме Ольги, которая незаметно ускользнула, воспользовавшись очередной волной отбывающих.
Я открыла шкаф для обуви, чтобы забрать свои кроссовки. Пока завязывала их, слушала разговор Виктора с Йоханом, который планировал отхватить кусок территории Сверчков, чтобы построить там дома-виварии:
– В городе не хватает места, нам трудно разместить всех желающих. Думаешь, получится?
Виктор попросил его говорить тише:
– Обсудим это в более спокойной обстановке.
Когда я уже собиралась уходить, что-то меня удержало. Я повернула назад. В обувном шкафу ровными рядами стояла обувь Саломе и Виктора, безупречно чистая и натертая. Нет, мне не почудилось: ни на одном ботинке, включая оксфорды Виктора, в которых он накануне приходил в суд, не было шнурков.
Мило был в этом доме совсем недавно, не позднее прошлой ночи, возможно, находился в нем прямо сейчас. Мне нужно было поговорить с Нико.
XXXII
Мне не составило труда убедить Нико. С тех пор как меня уволили, он был передо мной в долгу. Я не сомневалась, что Мило все еще в Пакстоне, может, прямо в доме у Виктора.
– Ольга регулярно ходит в этот дом. Это как-то связано, разве нет?
Нико кивнул. Он согласился обыскать дом Виктора без разрешения Люка Буарона.
– У нас нет законных оснований проводить обыск, но я готов сходить туда сам. Думаю, Идрис составит мне компанию.
– Видимо, я не смогу пойти с тобой?
– Нет, не сможешь.
Он стал собираться, а я покосилась на кровать-саркофаг. Он перехватил мой взгляд:
– Я выставил ее на продажу. Мы с ней похоронили столько историй.
– В тот день… Извини, я не должна была уходить вот так…
Нико приложил палец к губам, требуя, чтобы я замолчала. Он убрал пистолет в кобуру и, секунду помедлив, вытащил его и прицелился в меня. Не успела я среагировать, как он с усмешкой опустил ствол:
– Уйди из моего дома, если не хочешь, чтобы я тебя поцеловал.
XXXIII
Мило нашли живым в доме Виктора Жуане. Он очень исхудал, и вся левая сторона его тела носила следы ожогов. Нико сам провел опрос мальчика в непрозрачной комнате на одном из верхних этажей комиссариата. Я не могла присутствовать, но он мне все рассказал.
Он описал мне лицо мальчика, его черные, очень черные глаза, которые он щурил от дневного света, живость ума, лукавую манеру говорить, кудрявые волосы и шрам на левой щеке: один мальчишка оцарапал его еще в детском саду. Мило сжимал в руках Веревочку и говорил, что она его спасла.
Все началось после того случая с птицей, пресловутого “инцидента”. В тот же вечер Артур, сын Филомены, вместе с приятелями дождался Мило у школы и стал ему угрожать: “Ты знаешь, что делают с убийцами?”
Мило не обратил внимания на это предупреждение. Они всегда относились к нему враждебно, не имея на то особых причин. Мило пребывал в своем собственном мире, часто опаздывал в школу, порой хитрил и был очень чувствительным, и это раздражало других учеников. Но теперь у них появился конкретный повод. Они считали, что выполняют законную миссию – убить чудовище, и, похоже, ничто не могло их остановить. Каждую ночь Артур наводил свою лазерную указку на лицо Мило, чтобы разбудить его и напугать. Куда бы ни пошел Мило, ему старались навредить. Другие дети давали ему понять, что не оставят его в покое, что всюду его достанут – в школьном дворе и даже дома. Система Открытости позволяла преследовать его и после школы, благодаря стеклянным стенам. Мило больше негде было скрыться. На него шла постоянная охота. Артур ему угрожал:
– Скажешь хоть слово своему отцу, мы тебя убьем.
Артур открыл свой секрет Саломе, и она тоже пожелала участвовать:
– Лазерной указки недостаточно. Предлагаю перейти к чему-нибудь более серьезному. Избавимся от этого червяка.
Девочка-подросток, садистские наклонности которой поражали воображение, ради забавы выкопала яму в детском парке, закрытом после несчастного случая. Она попросила Артура помочь “вырыть ее еще глубже, чтобы получилась настоящая могила”, потом они в школьном мессенджере отправили фото этой ямы Мило. Мальчик перестал спать, он извелся от страха. Из зоопарка выпустили стаю животных, и они накинулись на зверька, свободе которого всегда завидовали. Их жестокость, годами крепко связанная, прорвалась наружу, тем более что им казалось, будто они борются за “правое дело”. Конечно, это был только предлог. Насилие стало неминуемо.
Семнадцатого ноября 2049 года это неотступное преследование приняло трагический оборот. Идея принадлежала Саломе. Макиавеллиевский план. Она хотела “облить” Мило – вроде бы ничего страшного. В тот день она дала Артуру бутылку холодной воды и подробно объяснила свой план: “Я его загоню в парк, а когда он поравняется с тобой, ты его обольешь”.
Артур согласился.
Когда Мило оказался рядом, Артур открыл бутылку и вылил на него, как и было условлено. Мило взвыл, стал кричать, истошно, пронзительно кричать, слишком громко для того, кого облили обычной холодной водой. Мигель услышал из дома душераздирающие крики сына. Когда он прибежал, Мило лежал на земле, кожа у него на
