class="p1">Мягкий высокий голос звенит у меня в ушах, чистый, как колокольчик, и на этот раз приносит с собой смысл. Значение. Это не просто его нога и не моя – она наша. Свою ногу я не чувствую, но, если сосредоточусь, могу почувствовать нашу.
вернись.
Ничего. Я сжимаю эту мысль, вращающуюся ногу, вдавливаю каждый палец в то, что означает это слово, – дни с кислотными дождями, скрипучую жестяную дверь, запах выпечки, улыбку Матери, когда я…
ВЕРНИСЬ.
Вдалеке возникает новая звезда – пятно бело-голубой плазмы разгорается в черноте. Нога. Она спешит к нам, как стрела к мишени, как ребенок к матери, и я вдруг понимаю. Шансов мало. Идея дурацкая. Видео из базы данных наездников проносятся перед моими глазами – нормальные, эффективные, идеальные. Ничего подобного среди них нет. Но попытаться я должна.
Я должна победить.
Выбрасываю руку вперед и хватаю летящую ногу. Двигатели на ней раскалены, контримпульса достаточно, чтобы помешать нашему неуправляемому вращению. Спокойно. Моя голова кружится. В шлем меня рвало бесчисленное множество раз, так что я научилась выпускать содержимое изо рта осторожно, чтобы оно не расплескалось и не закрыло обзор. Я поднимаю оставшуюся ногу боевого жеребца и поворачиваю ее вбок, сломав в колене. Раздается треск, за ним следует трескучий взрыв боли.
Наконец-то, к счастью, у нас равное количество двигателей по сторонам и равномерно действующая тяга на уровне бедренных щитков. Быстро двигаться мы не сможем, но устойчивость для прицеливания нам обеспечена. Я обливаюсь потом, дыша как загнанный зверь, боль в ребрах выжигает клейма на моих легких. Вставляю древко копья в паз на ноге, скрепляя металлом металл. Этот взлет не назовешь спокойным, каждая его секунда – страшная пытка болью в ногах, во рту, кислая вонь блевотины в шлеме, а потом…
Снижение.
Я придерживаю копье под мышкой, пытаюсь прикрыть ногу с вставленным в нее древком – противник должен заметить его, когда будет уже слишком поздно. Космический Охотник несется вперед, я наклоняюсь. Импульс, скорость, перегрузки отдирают кожу от костей, рвота плещется в шлеме, перекатываясь туда-сюда, костюм натягивается, не давая мне развалиться, и тот же тихий голос пытается предупредить меня о какой-то неполадке: «боль ошибка боль ошибка боль ошибка»
Звезды расплываются в клочья света. Космический Охотник надвигается. Ближе. Ближе. Я жду вспышки. Вскрика.
Кк-к-кРРРР…
Вот.
давай.
Ятрис дель Солунд ничего не замечает, пока не становится слишком поздно. Копье Разрушителя Небес устремляется к ней снизу, посланное не моей кистью или усилием руки, а плазменными двигателями оторванной ноги. Наша нога держит его и успевает взлететь вперед и вверх со всей реактивной силой, которая у нас осталась. Не должно получиться. И не получится. Белый крест светится над нами, подвешенный в пустоте, и на этот раз я произношу Его имя…
Прошу, Боже.
Черное копье вскользь задевает серебристое плечо.
Серебристое копье пронзает зеленый шлем насквозь.
Промчавшись мимо друг друга, мы постепенно замедляем скорость в пространстве. В мучительном рывке я снимаю шлем – для камер, встроенных в стенки кабины, их красные глаза мерцают повсюду. Снимаю шлем для короля, мое тело пропитано потом и страданиями. На шее подсыхает рвота. Макияж расплылся. Одной ноги я не чувствую. Благородные не дождутся от меня ничего – ни радости, ни печали, ни других эмоций (от нас они этого не заслуживают), – но уголок моего рта все-таки вздрагивает.
Победа. В Кубке Сверхновой участвуют лучшие наездники Станции. А я одолела одного из них.
Надежды на это не было.
Но теперь ее огонек пробуждается к жизни и едва теплится у меня в груди.
22. Нигиль
Nihil, сущ. нескл.
1. ничто, ничего
Рядом с душевой турнирного зала меня ждет мужчина. Поправка: парень с волосами оттенка платины и ухмылкой, которую глаза бы мои не видели.
– Поздравляю с победой, – рокочущим голосом говорит Ракс Истра-Вельрейд. – Тот маневр в конце вышел впечатляющим.
Надменный болван.
Я плетусь мимо с пульсирующей болью в ребрах и усмешкой на губах, с волосами, мокрыми после душа и до сих пор онемевшей левой ногой. Со временем к ней вернется чувствительность, как бывает со всеми травмами, полученными боевым жеребцом, но пока я не в состоянии передвигаться достаточно быстро, и Ракс двумя шагами легко догоняет меня.
– Нет, серьезно. Если бы я лишился ноги в своем первом официальном поединке, перетрусил бы…
– Значит, повезло мне, что я не ты, – обрываю его. Внутри я кричу от боли, но по моему голосу этого не скажешь. Никаких проявлений слабости, особенно перед ним. Он смеется – густым и тягучим, как дым и горячий сахар, смехом – и идет передо мной, двигаясь спиной вперед.
– Знаешь, нас ведь объединили в одну группу, – продолжает разговор он. – Для пресс-конференций в тройках.
Делаю вид, будто ничего не слышу, смотря поверх его плеча, и желаю ему споткнуться на какой-нибудь трещине в мраморе.
– Ну, это когда в маленькой комнате собираются трое наездников и рассказывают прессе о своих последних боях. Наверное, подумали, что мы будем удачно сочетаться, ведь мы на Кубке одни из самых молодых.
Я поддаюсь:
– Мы?
– Ага. – Он ухмыляется. – Ты, я и Мирей.
При мысли о том, чтобы сесть с Мирей за один стол, у меня по коже бегут мурашки. Внезапно Ракс останавливается, а я так отвлеклась, что врезаюсь ему в грудь и от усталости после поединка не могу устоять на ногах. Я валюсь назад, но он хватает меня за руку и притягивает к себе. Его тепло проникает сквозь его жакет и мою тонкую шелковую тунику, и я вскидываю голову, чтобы посмотреть ему в глаза…
Первый раз взглянуть в лицо Ракса – все равно что парить в космосе. В состоянии невесомости и застывшем времени. Он в самом деле красив – утверждать обратное было бы ложью. Линии его гордого носа и бровей напоминают мне дерево: несгибаемое, с безупречными дугами ветвей, составляющими идеальный контраст с мягкостью губ. Глаза у него и правда оттенка красного дерева – светло-карие, подсвеченные красным, в обрамлении ресниц, которым позавидовал бы даже олень.
Мы оба стоим не дыша. Его пристальный взгляд вызывает во мне ненависть. Все, что я презираю в себе – мягкость, которой я лишилась, наивность, которой пожертвовала во имя мщения, – все это кажется открытым его взгляду.
Я вырываюсь шипя:
– Не трогай меня!
Изумленное выражение на лице Ракса тает, сменяясь недоверчивой улыбкой.
– Ни хрена себе, так это правда была ты, да? На тренировочной арене в тот день? Мы тогда еще устроили
