состязание, и ты разорвала манекен.
Почему он выглядит таким искренне обрадованным при виде меня? Я все не так понимаю. Он пытается усыпить мою бдительность, притворяется, чтобы я расслабилась и ему сошло с рук, что бы он ни задумал. Мои внутренности сжимаются, когда ко мне приходит уверенность: чем больше я говорю с ним, чем дольше нахожусь рядом, тем стремительнее нарастает опасность для меня. Не знаю, почему или как, но знаю точно, как и то, что нечто находится в седле вместе со мной.
Я обхожу его и иду дальше по коридору.
– Подожди, Отклэр! Постой!
Он снова забегает вперед и протягивает носовой платок – в тонких кружевах, с вышитыми цветочками. Носовые платки для благородных – очень интимная вещь. Мне известно, что они с Мирей близки, – это ясно по тому, как он повел себя со мной четыре месяца назад, увидев в ее костюме. Так он хочет еще одну Отклэр для коллекции?
– Я ни за что не буду спать с тобой, Ракс Истра-Вельрейд. Лучше потрать время на кого-нибудь другого.
Громада передо мной замирает. Обойдя ее, я иду дальше по коридору. От мрамора эхом отражается его бессвязное бормотание, потом металлическое звяканье каблуков от резкого поворота на месте.
– Это не… такова традиция. Наездники носят платок под костюмом, у сердца. Говорят, он оберегает их.
– Говорят еще, что ты один из лучших, – бросаю я через плечо. – А я вижу только, что ты болван.
Резные ангелы смотрят с потолка, когда я спешу прочь. На этот раз Ракс не пытается догнать меня.
Похоже, даже болван может чему-то научиться.
* * *
Букет белых роз ждет меня в моей комнате в Лунной Вершине.
Любимые цветы отца. Розы, о которых мы говорили при нашей первой встрече. Ярость вскипает у меня в груди, но я сдерживаю ее. Дом Отклэров хочет меня разозлить. Если злишься, легко можешь стать чужой добычей. Робопес продолжает рычать на букет с того момента, как я вошла в комнату, он стоит в напряженной позе, словно пытается… предостеречь меня?
Ко мне стучится Дравик – негромко, два раза.
– Входите, – отзываюсь я и касаюсь виза, чтобы открыть биозамок. Дравик шагает через порог, постукивая тростью по мрамору.
– Полагаю, эти цветы – дар Дома Отклэров за твой первый выигранный поединок. – Дравик вытягивает из букета розу, внимательно осматривая ее. – А ты знала, что до Войны люди поддерживали связь, посылая друг другу цветы? Белые розы были символом незапятнанной чистоты – такой же, как чистота крови, которую поддерживает Дом Отклэров. Они хотят напомнить тебе о твоем месте бастарда. Двенадцать цветов – идеальное количество, чтобы выразить чувства, но они прислали две дюжины. Даже в этом есть особый смысл.
– И какой же?
Принц резко ломает выкрашенный золотом стебель розы, на шипе остается капля крови.
– «Я постоянно думаю о тебе».
– Это намек, – предполагаю я.
– Это угроза.
Ни один из них не выступил с признанием, но теперь, когда я выиграла первый поединок… теперь они заговорили. Сквозь зубы.
Не стоило рассчитывать, что кто-нибудь из них попытается искупить вину.
– Чувствуешь, чем пахнет? – спрашивает Дравик. Я улавливаю пробивающийся сквозь мои тоскливые мысли слабый запах кислого яблока. – Яд «фэрфакс». При взаимодействии с гемоглобином в крови он дает запах фруктов.
Я смотрю на кровь у него на пальце, мое сердце екает.
– Шипы отравлены? И вы?..
– За меня не беспокойся. Меня с рождения прививали небольшими дозами ядов, которыми обычно пользуются при дворе. В сущности, «фэрфакс» – детская забава. – Он усмехается своей шутке, но его улыбка неожиданно гаснет. – А вот тебя он убил бы за считаные минуты. Видимо, таков и был их план, впрочем, приведенный в исполнение весьма неуклюже, – это скорее предупреждение, чем настоящее покушение на твою жизнь.
Я молчу. В тени у порога шмыгает носом Киллиам.
– Хозяин, предлагаю избавиться от этих цветов, пока они не навредили молодой барышне.
Принц кивает, Киллиам разводит огонь в камине, подкладывая в него ветки тюльпанных деревьев из сада. Дравик оборачивается, протягивая мне толстую садовую перчатку.
– Начнем?
Вместе мы одну за другой бросаем белые розы в огонь. Позже Дравик протягивает мне на ладони подвеску моей матери.
– Тебе следует помнить, Синали: в случившемся нет твоей вины.
Я беру подвеску и застегиваю ее на шее.
– Но я не сделала ничего, чтобы этого не случилось.
– Барышня, – надтреснутым голосом вмешивается Киллиам, – вы слишком юны, чтобы…
– Чтобы хоть что-нибудь сделать, – договариваю я. – Но достаточно взрослая, чтобы меня убили.
Мы умолкаем, глядя, как скручиваются и чернеют лепестки.
Мой страшный сон в ту ночь подернут дымкой: черный капюшон и маска наемного убийцы в дверях, проекционный кинжал у него в руке, глаза голубые, как мои… Почему такие голубые? Кто он? Что я могла бы сделать, чтобы остановить его? Почему я выжила, а мать – нет?
Резко пробудившись в холодном поту, я таращусь на полог с оборками, пока моя спальня в три часа ночи не обретает реальность. Виз идеально отвлекает меня, захлебываясь десятками статей о моей «нестандартной» победе. Эксперты, судя по их титулам, – сплошь профессионалы, анализируют каждое мое движение, на ток-шоу спорят о законности моего последнего удара, хоть она давно признана судьей. На одном шоу в качестве гостьи присутствует Мирей Ашади-Отклэр с ниспадающими каштановыми волосами и ровным голосом, кружевной жакет на ней оттенка слоновой кости. Ее белые против моих черных. На этой доске они делают ход первой. Голос у нее уверенный и звучный.
– Меня удивляет, что все только и говорят о ее третьем раунде. По-моему, в первую очередь бросается в глаза примечательное отсутствие опыта в остальных двух.
– Хотите сказать, что она неподготовлена, миледи? – уточняет ведущий. Улыбка Мирей не касается ее глаз.
– Я хочу сказать, что остальные наездники заметно лучше. Мы неустанно тренировались долгие годы, мы вложили в верховую езду наше сердце, тело и саму душу, дарованную Богом. На Кубке Сверхновой есть место лишь для совершенства, и неизвестно откуда взявшемуся новичку нечего делать среди нас.
Зрители аплодируют. Каждое ее слово предельно ясно. И я ненавижу это.
– Ходят слухи, что на этом турнире наездники угрожают друг другу, – не унимается ведущий. – Вы не могли бы прокомментировать эту ситуацию?
– Характер состязаний таков, что некоторые трения неизбежно возникают. Но я могу заверить, что для благородных Домов справедливость и честь превыше всего. Иначе таких великолепных турниров, как Кубок Сверхновой, вообще не существовало бы.
Я фыркаю, чуть не поперхнувшись. Шрам на моей груди «заверяет», какова она на самом деле, «справедливость» благородных Домов.
– Вы
