и созданию социалистического государства.
В своем видении внутренней и внешней свободы (мы могли бы сейчас назвать их нравственной и политической соответственно) Кистяковский следовал Канту и подчеркивал, что связь между внешней свободой, гарантированной законом, и внутренним духовным развитием может быть взаимной. «Но внутренняя, более безотносительная, духовная свобода, – писал он, – возможна только при существовании свободы внешней, и последняя есть лучшая школа для первой» [Кистяковский 19096: 98][311]. Однако при этом он вовсе не отрицал возможности конфликта между двумя видами свободы; согласно его концепции, ограничения, накладываемые законом на полномочия государства и власть одного индивида над другим, должны постоянно пересматриваться для того, чтобы у каждой личности была возможность максимально полно реализовать свой потенциал. В социалистическом государстве, писал он, позитивные меры, направленные на уменьшение неравенства, в какой-то степени будут ущемлять сферу негативной свободы индивида [Кистяковский 1990:159]. Однако он считал, что это не так уж плохо: по мнению Кистяковского, когда не оспаривается безусловное право на существование обоих видов свободы, понятия «правовой» и «социалистический» сливаются друг с другом.
Таким образом, его доводы в защиту права представляют собой попытку примирить друг с другом концепции свободы, заложенные в основу как либерализма, так и социализма, при этом признается, что, поскольку они постоянно взаимодействуют, установить окончательное равновесие между ними принципиально невозможно.
5.2. Конфликт между свободами и либеральной историей: П. И. Новгородцев
5.2.1. Метафизический идеализм
П. И. Новгородцев не писал мемуаров, и источников, которые содержат значимые факты его биографии, совсем немного[312]. Он родился в Бахмуте, уездном центре Екатеринославской губернии, в купеческой семье. Окончив в 1884 году с золотой медалью Екатеринославскую гимназию, поступил на юридический факультет Московского университета. Четыре года (между 1888 и 1899 годами) он провел в Европе, по большей части в Германии (Гейдельберге и Берлине), а также во Франции (Париже). Поездки за границу должны были расширить его академический кругозор, в перспективе привести к написанию докторской диссертации и получению профессорского звания. Эти стажировки, пришедшиеся на годы, когда формировалось его философское и юридическое мировоззрение, оказали огромное влияние на Новгородцева [Литвинов 2006: 10]. В 1896 году он начал читать лекции в Московском университете и вскоре после этого опубликовал два своих труда: магистерскую диссертацию «Историческая школа юристов, ее происхождение и судьба. Опыт характеристики основ школы Савиньи в их последовательном развитии» [Новгородцев 1896] и докторскую диссертацию «Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. Два типических построения в области философии права» [Новгородцев 1901а], в которых четко прослеживается его увлеченность неоидеализмом.
Новгородцев был одним из самых ярких правоведов своего времени, членом Московского психологического общества и партии кадетов, а также глубоко верующим человеком. Принимая самое активное участие в возрождении интереса к идеализму в России, он уделял большое внимание борьбе с тем, что представлялось ему фундаментально неправильным в учении Канта, которое он считал слишком абстрактным, поэтому неспособным связать воедино нравственность и общественное благо[313]. По мнению Новгородцева, кантовское разделение материальной необходимости и духовной свободы было ущербным в том плане, что оно почти никак не помогало индивиду скорректировать свое нравственное поведение [Новгородцев 19016: 304–308; Новгородцев 1902в: 831]. Опираясь на слова Гегеля о том, что проблема свободы и равенства, если у нее вообще есть решение, может быть снята только в конкретную историческую эпоху, Новгородцев посвятил много своих работ доказательству того, что нравственность имеет смысл только тогда, когда речь идет о поведении эмпирических личностей в реальных исторических обстоятельствах [Новгородцев 2000а: 237, 257].
В отличие от Кистяковского, Новгородцев был убежден в том, что вера и онтологический подход к идеализму дают возможность выделить конкретные и объективные аспекты свободы, отсутствие которых в кантовском учении так его беспокоило[314]. Он утверждал, что, только признав существование более высокой, чем люди, силы – трансцендентальной реальности, которую, по его словам, мы воспринимаем как «живого Бога нашей души» [Новгородцев 1905а: 25], мы сможем отказаться от утопического видения личности и свободы и стать лучше благодаря нравственному воспитанию, учитывающему исторический контекст эпохи. Настаивая на том, что у каждого человека есть связь с Богом и представление об абсолютном принципе добра, Новгородцев говорил, что существование вечной божественной реальности доказывает важность следования таким христианским принципам, как любовь, гармония и единение в земной жизни [Новгородцев 1921: 95; Новгородцев 1899: 118]. Эти моральные принципы могут не только наполнить содержанием кантовскую идею «долженствования», но и дать толчок прогрессу и направить общественную жизнь в нужное русло [Новгородцев 1901 в: 124]. Согласно учению Новгородцева, божественный (или трансцендентальный) элемент, присутствующий в каждом индивиде, обязательно воплощается в его или ее земном предназначении: люди из плоти и крови становятся личностями в полном смысле этого слова только тогда, когда стремятся приблизиться к Богу. Такое религиозное мировоззрение, при котором свобода личности, ее ценность и предназначение рассматриваются в рамках теистической парадигмы, было свойственно не только Новгородцеву, но и некоторым другим профессорам, принадлежавшим к Московскому психологическому обществу [Котляревский 1905а: 125; Струве, Франк 19056: 174].
5.2.2. Естественное право и права личности
Будучи неоидеалистом, Новгородцев верил, что «абсолютная форма не может быть заполнена адекватным содержанием, никогда нравственный призыв не может удовлетвориться достигнутым результатом» [Новгородцев 1902 г: 288]. Нравственная жизнь должна быть автономной, чтобы доказать абсолютную природу нравственного закона, в то время как его эмпирическое содержание зависит от конкретных исторических обстоятельств. Анализируя эту «абсолютную форму» со своих религиозных позиций, Новгородцев пришел к идее «естественного права», которое он определял как «одно из проявлений связи права и нравственности» и «реакцию нравственного сознания против положительных установлений» (курсив – автора цитаты) [Новгородцев 1896: 9]. Как он представлял, естественное право было основано на высших нравственных нормах. Представляя собой земное воплощение таких трансцендентных ценностей, как человеческое достоинство, свобода и равенство, оно являлось справедливой и объективной системой принципов, относившихся к общественной и политической жизни.
«Право и нравственность, – писал Новгородцев, – являются силами, обуздывающими произвол человеческих страстей, вносящими мир и порядок во взаимные отношения людей и противопоставляющими эгоизму частных стремлений интересы общего блага и требования справедливости» [Новгородцев 1899:115]. Чтобы система права функционировала нормально, она должна подкрепляться «некоторой нравственной атмосферой» [Новгородцев 1899: 133][315]. Поскольку справедливость является неотъемлемой частью нашего нравственного мировоззрения, «право вносит принципы ограничения и уравнения во взаимные отношения общественных классов и частных лиц» [Новгородцев 1899: 131]. Роль государства, заключающаяся в том, чтобы быть «опорой… против бесправия и неравенства, привилегий и монополий, выделений и исключений», таким образом, оказывается продиктованной нравственным законом и закрепленной юридическим правом [Новгородцев
