эспады.
— Все готово, — окликнул своего противника дон Карлос. — Извольте, граф! Здесь два бочонка, по одному для каждого из нас. Пороху в них столько, что можно убить целое отделение. Мы будем сражаться с их помощью.
— Каким образом? — Граф покосился на солдат, устанавливающих бочонки по краям пустыря на изрядном расстоянии один от другого.
— В каждый бочонок вставят по фитилю. Их подожгут, а мы усядемся сверху. Побежденным будет тот, кто первым не выдержит и вскочит со своего бочонка.
— А если нет?
— Когда фитили догорят, хоронить нас точно не придется. Потому как собирать будет нечего.
— Все готово, сеньоры, — сказал дон Эстебан. — Не угодно ли примириться?
Поединщики отрицательно покачали головами.
Граф, развернувшись на каблуках, зашагал в сторону своего бочонка. Он по-прежнему высоко держал голову, однако походка его теперь смотрелась неестественно. Ноги как будто шли сами, при этом излишне торопились, норовили выскочить из-под туловища, все еще несущего голову, уже не властную над телом.
— Сеньор, — окликнул его Гомес. — Не угодно ли осмотреть фитили?
Граф не обернулся.
Секунданты, встав лицом к лицу, измерили по шнуру около двух футов каждый. Поединщики уселись на бочонки, к фитилям поднесли огонь. Дуэль началась!
Над пустырем повисла тишина, казалось, даже лошади перестали всхрапывать, как будто лишь затем, чтобы ничто не мешало слышать треск быстро горящих фитилей.
Фитиль вился по земле. Почти невидимый при свете солнца огонек шустро бежал по его изгибам, выдавая свой путь лишь желто-серым дымком и тихим шипением. Дон Карлос сидел неподвижно, чуть ссутулив плечи и опершись руками о бедра. Командор закусил губу и, казалось, смотрел в одну точку, но ему виделось все: и стоящие поодаль зрители, и граф, сидящий на бочонке напротив, и дымящий под ногами фитиль, что с каждым ударом сердца становился все короче. До бочонка оставался один фут… затем две трети… меньше двух…
В двадцати шагах от командора с места сорвался де Агилар. Он подскочил на удивительную высоту, затем сделал несколько шагов, споткнулся и упал — ноги не удержали его. Конечности графа болтались, точно на шарнирах. Сейчас гордый потомок Энрике Мореплавателя больше всего походил на деревянную куклу, ожившую в руках бродячего артиста-итальянца. Секундант графа опрометью бросился к его бочонку, погасил фитиль и принялся поднимать на ноги своего сеньора.
Дон Карлос выдернул из бочонка крохотный огарок фитиля и прихлопнул ладонью смертоносный огонек. Затем медленно поднялся. Сейчас он помышлял об одном — устоять ровно, не выдать движением или голосом дикую дрожь, внезапно вошедшую в ноги, остудившую грудь изнутри и сдавившую горло холодный сухой пятерней.
Впрочем, никто из зрителей не обратил бы внимания: еще не поняв, но только почувствовав, что взрыва не будет, все как один разразились гомоном и криками. Оруженосец графа все еще поддерживал того на ногах — было видно, что без его помощи де Агилар снова растянется в пыли во весь рост. К дону Карлосу подбежал Гомес, но командор жестом велел ему остановиться. Медленно и твердо, каждым шагом давя приступ дрожи, командор приблизился к графу. Тот казался белее собственной рубашки, дышал судорожно, и только глаза его полыхали безумной ненавистью.
Командор вскинул руку, требуя тишины, и она наступила немедленно.
— Ты проиграл, дон Родриго, — произнес он. — Теперь бери свою дружину и убирайся, откуда пришел. Именем вольного города изгоняю тебя.
Граф не нашел что ответить.
Резкий удар сотряс землю — ее как будто с силой дернули из-под ног у людей. Испуганно заржали и заметались лошади.
— Что за… — вырвалось у кого-то.
— Смотрите! — воскликнул один из солдат, самый молодой и зоркий.
Огромный каменный гриб слегка отставал от хребта Изваяний, поднимаясь прямо над равниной Тенедора. Его высоченная, выше любой башни, увенчанная валуном громада была хорошо видна с пустыря. Сейчас гриб покачнулся; люди увидели, как медленно, точно с неохотой, приходит в движение камень, многие века лежавший на вершине столба спокойно. Как камень наклоняется и летит вниз с легкостью сосновой коры. Камень достиг земли, и люди увидели, как туча пыли застилает даль, а в следующий миг до них докатился грохот далекого удара. Грохот достиг пустыря — и оборвал все звуки.
В повисшей над пустырем тишине криком прозвучал чей-то сдавленный шепот:
— Орлы! Орлы летят!
Далеко за Тенедором с запада на восток по небу тянулось, выстроившись в клин, множество крылатых теней — маленьких, едва различимых для глаз издалека. Но жителям Острова и этого было довольно, чтобы узнать священных птиц.
На небо воззрились все. Кроме дона Карлоса. Командор лишь мельком взглянул наверх, затем обернулся на северо-запад, в сторону Грандо Монтаны. Он беззвучно шевелил губами, но то не была молитва, обращенная к Иисусу Христу и Деве Марии. Идальго взывал к горе. Он просил ее повременить…
* * *
Дон Карлос первым нарушил всеобщее молчание.
— В чем дело, сеньоры? — обратился он ко всем. — Что напугало стольких отважных? Упавший на землю валун или птицы в небе? Я бы понял ваш испуг, случись это наоборот!
После командор распорядился созвать всех жителей на площади. Им объяснили, что жители Южного удела не враги Тенедору. Награбленное вернули, здесь же судили мародеров: почти всех выпороли, шестерых наиболее ретивых отправили на виселицу (ими оказались бывшие махос).
Едва успокоив местных жителей, дон Карлос собрался было отдохнуть и тут увидел Вальехо. Старый пикинер сидел на том самом бочонке, с которого недавно соскочил де Агилар. Впрочем, это мог быть и другой бочонок, но лишь тот, который служил опасным сиденьем дону Карлосу.
Вальехо как ни в чем не бывало разговаривал с мальчиком — одним из своих многочисленных сыновей. Заметив приближение командора, Вальехо поднялся ему навстречу. «Ступай!» — велел он сыну.
— Не тревожься, сеньор, — сказал старый солдат, опережая вопросы, и, убедившись, что никто не слушает, добавил: — В этих бочонках нет пороха. Ни в одном, ни во втором.
— То есть? — не понял дон Карлос.
— Там семена, — пояснил Вальехо. — Опасаться за них не стоит.
— Как вышло?
— Когда ты сам-четверт умчался вдогонку за де Агиларом, — ответил Вальехо неожиданно строгим голосом, — а потом гонец от тебя попросил сеньора Гомеса и два бочонка пороху в придачу, я заподозрил неладное. У вас, дворян, свои обычаи, я их не знаю. Но я знаю тебя и твой нрав. Знаю также, что в Тенедоре порохом рвать нечего — там отродясь не строили укреплений, ручных бомбард тоже не держат, а наших ты не потребовал. Зачем тебе порох, подумал я. И вспомнил, как в прошлом году ты гостил у меня по осени.
