возобновляет подсчеты, пропуская числа.
– Восемьдесят четыре, восемьдесят семь, восемьдесят девять…
Я смотрю Дравику в глаза.
– Применение настоящего ИИ запрещено законом по всей Станции – даже для членов королевской семьи.
Он это знает. Знаю я. А лучше всех знают остатки вспомогательной станции Гамма‑1, рассеянные среди обломков четвертой луны Эстер, Рут, в виде облака замерзшего титана и стекла, превращенных в мелкую пыль. Несколько десятилетий назад настоящий ИИ взял под контроль Гамма‑1 и протаранил ею Рут, вызвав мощный взрыв и волну раскаленных обломков, чуть не уничтоживших Станцию. Однажды мы едва не погибли из-за настоящего ИИ, и никто не станет рисковать снова… никто, кроме принца, готового на все, лишь бы поквитаться с отцом.
Единственное объяснение, почему в седле я слышала голоса, – это ИИ. Установив настоящий ИИ в Разрушителя Небес, Дравик мог сделать боевого жеребца сильнее – и вместе с тем заставить его напасть на меня.
– Это нечто должно полностью подчиняться мне, – говорю я. – Иначе наше партнерство превратится в диктатуру.
Принц спокойно выслушивает меня. Уставившись друг на друга, мы будто ждем незримого сигнала, чтобы один из нас отступил.
– Сотня! – объявляет Киллиам, откладывает в сторону серебряную ложку и берет следующую. – Один, два, три, пять…
Это не совсем сигнал. Но и этого достаточно. Принц с легким поклоном говорит:
– Прошу меня простить, Синали, у меня есть дела, которыми пора заняться. Непременно доешь завтрак.
Скрипнув ножками стула, я поднимаюсь, чтобы пойти за ним, но в этот момент срабатывает виз на моем запястье. Одновременно сигнал издает виз Киллиама. Мы смотрим экстренные новости с текстом, медленно ползущим по голубой голографии: «СРОЧНОЕ СООБЩЕНИЕ. ТРИНАДЦАТЬ ЛИТИЕВЫХ ДВИГАТЕЛЕЙ «ГЕНТЕК ЭНТЕРПРАЙЗИС» ВЗОРВАЛИСЬ НА ВСПОМОГАТЕЛЬНЫХ СТАНЦИЯХ ТЭТА‑4, ГАММА‑4, ИПСИЛОН‑6, ОМЕГА‑3. ПОСТРАДАЛ ОДИН ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ЗНАТИ».
Пострадал один представитель знати.
До встречи с Дравиком я не знала истинной ценности слов.
Сердце стремительно колотится, мою усталость как рукой сняло, боль от синяков внезапно становится терпимой. Я бросаюсь в свою комнату, робопес несется за мной. Выхватив из ящика комода бриллиантовую подвеску, я сжимаю ее, словно клинок.
«КОРОЛЬ РЕССИНИМУС ЭКСТРЕННО СОЗЫВАЕТ СОВЕТ, ПОСВЯЩЕННЫЙ ПРОБЛЕМАМ ЛИТИЕВЫХ ДВИГАТЕЛЕЙ. ВЗРЫВЫ ТЕХНИКИ «ГЕНТЕКА» ВЫЗВАЛИ ШИРОКИЙ РЕЗОНАНС И БЕСПОКОЙСТВО, СВЯЗАННОЕ С ОТСУТСТВИЕМ ПРОГРЕССА В ТЕРРАФОРМИРОВАНИИ».
В новостях имя погибшего не называют. Это делает Дравик.
Его звали Балморан Аглис-Отклэр, он приходился мне дядей с отцовской стороны. А его сыновья-близнецы, еще младенцы, – двоюродными братьями. Десять месяцев назад, когда его жена была еще беременна, он одолжил Отцу креды с неотслеживаемым происхождением, чтобы нанять убийцу. Дравик предоставляет веское доказательство: зашифрованное сообщение появляется на моих радужках в промежутке между двумя новостями.
Балморан: Фаррис, рассуди здраво – этой твари и ее отродью стоит только заговорить, как ты утащишь за собой на дно всех нас.
Наконец-то, наконец-то, наконец-то…
«ГЕНТЕК» ОТРИЦАЕТ ОБВИНЕНИЯ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДИВЕРСИИ И РАЗРЫВАЕТ ВСЯКИЕ ОТНОШЕНИЯ С БЛАГОРОДНЫМ ДОМОМ, ИМЯ КОТОРОГО НЕ НАЗЫВАЕТСЯ».
Я иду к стене и перечеркиваю крестом первый из семи кругов, вдавливая бриллиант так глубоко, как только позволяют мышцы, а когда заканчиваю, валюсь на пол. Дравик сделал это. Действительно сделал. Выполнил свою часть сделки, чего никто прежде для меня не делал. Но я вскоре перестаю ликовать, когда вспоминаю: подлинная цель Дравика мне по-прежнему неизвестна. Если он установил настоящий ИИ в Разрушителя Небес, мне надо это знать.
Я дожидаюсь, когда ховеркар Литруа вместе с Дравиком взлетает над подъездной дорожкой дома, и устраиваю в кухне пожар – включаю конфорку, на которой оставлен зеленый лук. Едкий запах – как раз то, что надо: я слышу, как робопес подает пронзительный сигнал тревоги, и Киллиам мчится по коридору так быстро, насколько позволяет его согбенная спина, непрестанно шмыгая носом из-за дыма. Я хватаю пригоршню серебряных ложек и ножей, которые он чистил утром, и выскакиваю из дома.
В герметичном вагоне подвесной дороги в Благородном районе людей не так много. На меня поглядывают, но я не отрываюсь от голоэкранов, по которым крутят повторы поединков Кубка Сверхновой, и вскоре пассажиры теряют ко мне интерес.
Вагоны в Нижнем районе, несмотря на все перемены в моей жизни, остались прежними. В каком-то смысле это глупо – находить утешение в вони немытых тел, в виде желтых серных луж и металлической пены, похожей на вспученные грибы, которой заделаны трещины в стенах. Нижний район кишит жизнью, Гарден-сквер назван так словно в насмешку – поблизости нет никакой растительности, зато полно нахваливающих свой товар торговцев, проповедующих священников и шныряющих карманников, не говоря уже про усталых работяг, старающихся обходить стороной всех их по пути домой.
Землекрысы стаями разбегаются из-под ног в переулке, по которому я иду, голые и слепые, они перебираются из одной кучи трухлявого мусора в другую, ориентируясь только по запаху и вибрации. Тощие кошки затаились на голоэкранах, выжидая подходящий момент, чтобы броситься на добычу, их шерсть светится зеленым в лучах ультрафиолета, просачивающихся между строениями. В конце переулка открывается район красных фонарей с его мешаниной реактивных багги, тускло-серых ховеркаров-такси и мерцающих светодиодных вывесок, которые словно выкрикивают названия заведений и цены.
Я поклялась себе никогда не возвращаться сюда. И все-таки я здесь.
Ноги следуют путем, врезанным в мою память гневом, который жестко и резко закрутился во мне после смерти матери. Он до сих пор здесь, едва насытившись моей первой победой и первой смертью. А потом неоновая вывеска «У Бордо» выглядывает из-за остальных – зеленые ставни, яркий голоэкран с натюрмортом, осыпанными росой персиками в корзине, – и у меня немеют руки. Дыхание становится сбивчивым. С удивлением я вижу, что у дверей по-прежнему работает Ярнальд, и, судя по тому, как он вскидывает брови, он тоже не ожидал меня встретить.
– Бор недовольна, – говорит он. – Терпеть не может, когда кто-то пропадает на четыре месяца.
– Знаю. Я принесла подарки.
Ярнальд качает головой («дело твое») и открывает дверь. В нос мне ударяет запах парфюмерии, тошнотворно-сладкая вонь глицинии, исходящая от старого ковра. Тут все по-прежнему. Те же шторы из толстого зеленого бархата, заслоняющие вид на улицу, те же голосвечи, немилосердно яркие на фоне покрытия под состаренное дерево, и та же девчонка сидит у стеклянной стойки в приемной. И знакомо улыбается мне.
– Синали! – Она выбегает из-за стойки. – Ой, святые мои, это что же, настоящая золотая нить? Кто дал тебе такие шикарные шмотки? Как долго тебя не было, мы уж думали, тебя скормили тому чудовищу в море! Виллемина все твердила, что ты сбежала с лакеем какого-то барона, а потом Хэлин увидела тебя на Кубке Сверхновой, и
