сочувственно пожал плечами.
– Кактусы – это не примитивщина для «счастья» вроде всякой синтетики, – обозначив пальцами в воздухе кавычки, продолжила Ольга тоном, с которым разъясняют детям простейшие истины. – Кактусы, как ты это называешь, просто дают тебе возможность отвлечься от всякого цивилизационного шума.
По вежливо-скучающему виду Алекса ей стало понятно, что объяснять ему это бесполезно.
– Кстати, – добавила она, меняя тему. – Злые языки донесли, что у вашей компании есть лишняя землица в центре. Это правда?
Алекс уставился на нее в изумлении. Только недавно Петров просил найти, чем занять 4-й производственный комплекс, оснащенный за счет государства новейшим оборудованием, но пустовавший последние годы при «Кобракоме». По словам Гуронова, это оборудование могло бы обеспечить пол-России препаратами для наружного применения, но Владимир Багратионович имел джентльменское соглашение с «Нижфармом» – нынешнем лидером продаж в этом секторе – и производственный комплекс простаивал.
Ольга, ты же вопросами культуры вроде как занимаешься? – сухо заметил Егор.
– Ну вот я и говорю, – пожала плечами Ольга, – Нам как раз вчера запрос пришел от центра Образцовой: им нужно новое помещение в Басманном районе, а у «РосФарма» там бесхозная площадка. Может, постараешься?
– А кто такая Образцова? – спросил Алекс.
Его вопрос повис в воздухе. Некоторое время Егор и Ольга словно соревновались, кто улыбнется любезней. Наконец Егор сдался:
– Ольга, ты же знаешь, что я с детства не люблю оперу. У меня двоюродная бабушка была оперной певицей. И вообще, мы здесь всю ночь торчать будем или ты все-таки пойдешь забирать свою машину?
По дороге домой Алекс спросил Егора, нужно ли передать Петрову слова Ольги и что вообще происходит в конце-то концов?
– Похоже, что Владимир Багратионович предлагает вам откупиться от него, – ответил Егор. – Но довольно топорно, на мой вкус.
Господи, этот Владимир Багратионович имеет влияние даже в аппарате президента!
– Так эта сволочь еще хочет накрысить государственной собственности?! – возмутился Алекс. При этом он почувствовал гордость то ли за использование термина, перенятого у брата, то ли за то, что он, простой вроде как американский парень, душой переживает за российскую госсобственность. Прошло совсем немного времени после инцидента с машиной Петрова, и хотя полиция ничего толком и не расследовала, все в «РосФарме» были уверены, что именно главный рейдер стоял за тем нападением. А теперь вот площадка им понадобилась. Вряд ли генерального обрадует такое развитие событий.
– Так мне сказать об этом Петрову? – повторил он вопрос.
– Ну я-то точно не могу ему об этом сказать, – ответил Егор, паркуя свой «мерседес» во дворе дома.
– Почему? – удивился Алекс.
– Во-первых, кто я и кто этот Петров… – задумчиво начал Егор.
– А во-вторых?
– Во-вторых, если это скажу ему я, то он, не дай бог, воспримет это как руководство к действию.
– А если я скажу? Не понимаю, к чему вообще такие сложности?
Егор посмотрел на него внимательно. Выключив двигатель, он улыбнулся:
– Ну как ты можешь быть таким гением в фармацевтике и при этом таким дураком?
* * *
На следующий день Алекс проспал начало планерки. Нет, он, наверное, успел бы к ее началу, если бы не остановился в приемной Петрова, чтобы выпить эспрессо. Когда секретарша наконец принесла ему кофе, она нахмурила брови и глазами указала на стенные часы. Поняв, что планерка уже началась, Алекс неторопливо сходил к себе в кабинет, взял свою большую кофейную кружку с надписью «I Love Texas», вернулся в приемную Петрова, взял чашечку эспрессо из рук непонимающей секретарши и вылил ее содержимое в кружку. Затем, не спрашивая разрешения, прошел в комнатку, где секретарша готовила горячие напитки, и долил в кружку сначала кипятка из стеклянного чайника, потом уже доверху молока. Под действием тепла республиканский штат Техас на кружке поменял свой цвет с красного на синий – цвет демократической партии.
– Вот это по-американски, – удовлетворенно улыбнулся самому себе Алекс и мимо изумленной секретарши прошел в зал заседаний.
Сел на свое обычное место, отметив, что, судя по вытянутым лицам и нахмуренным лбам что-то было не так. Но в России у людей круглые сутки нахмуренные лбы и никто никому не улыбается. Неужели и он скоро станет таким же? Алекс улыбнулся и по-деловому поставил кружку с кофе на стол с таким же достоинством, с каким другие замы выкладывают перед собой свои телефоны, записные книжки и перьевые ручки с бриллиантами.
Посреди огромного конференц-стола лежал макет новой упаковки для сильнодействующих препаратов «РосФарма». Это была инициатива генерального, и все были наслышаны про его дорогих чудо-дизайнеров, работавших последние несколько месяцев над новой упаковкой. По странному совпадению, цвета и шрифт сильно смахивали на упаковку зефира в шоколаде «Шармель».
– Так что ты, господин Лисицин, там говорил? – спросил генеральный, когда наконец Алекс уселся.
– Ну что, Сергей Вениаминович, я могу сказать? Упаковка, сразу видно, хорошая, приятно в руках держать…
– А по существу? – устало прервал его Петров.
– По существу – думаю, для наших картонажных машин с такой упаковкой проблем не будет.
– Ладно, – махнул рукой Петров, понимая, что голыми руками Валеру не возьмешь. – А ты, Гуронов, что думаешь?
– Вот про это, Сергей Вениаминович? – холодно уточнил Гуронов, показывая на макет.
Не дожидаясь подтверждения, он продолжил:
– Дерьмо, извините за вульгарность, а не дизайн. Мы же не конфетами в переходах торгуем, – Гуронов пожал плечами.
– Понятно, – угрюмо сказал Петров, раскуривая сигарету.
Повисла напряженная тишина. Петров курил, рассматривая сквозь сигаретный дым лица присутствующих.
– Так тебе лично то, что хлопцы разрабатывали столько месяцев, не нравится? – прервал тишину Валера, обращаясь к Гуронову обиженным голосом.
– Месяцев? Да я тебе такое нарисую за пару часов, – ответил ему Гуронов.
Все присутствующие рангом пониже ругающихся замов втянули головы в плечи и смотрели перед собой. Валера посмотрел на того вызывающе, потом, думая, что сказать, соорудил перед собой пирамидку из своих телефонов. Петров невозмутимо курил и ждал развития событий.
– Ну хорошо, – Валера неожиданно оторвался от своих телефонов. – А вот что нам скажет товарищ американец? Я смотрю, он только своим чаем-кофе портит нам полировку на дорогом столе.
К этому времени Алекс уже научился хорошо различать такие проверки на лояльность. Если он будет ругать упаковку, то его окончательно припишут к лагерю неблагонадежного Гуронова. Хвалить откровенную халтуру, лежащую посреди стола, он тоже не мог. Видимо, все в России, кто сумел пробиться в менеджмент выше среднего, тоже умели различать такие проверки на вшивость, потому что тишина в конференц-зале стала еще очевиднее. Руководители кампании, не меняя положения голов, с интересом скосили глаза на Алекса. Что он выберет: профессионализм или лояльность? Удалят его или наоборот
