на один важный аспект либерального учения: достижение равновесия между конкурирующими друг с другом ценностями полностью зависит от сопутствующих исторических обстоятельств. Хотя он не оставил автобиографических свидетельств, объясняющих, каким образом он пришел к этому новому подходу к российскому либерализму, очевидно, что ключевую роль в этой трансформации взглядов Новгородцева сыграли его деятельность в период Первой российской революции и работа в Государственной думе I созыва. Свой следующий крупный научный труд, озаглавленный «Кризис современного правосознания», он посвятил изучению вопроса, хорошо знакомого ему из опыта участия в российской политике, а именно проблеме сохранения негативной свободы при вовлечении граждан в процесс установления общественного контроля над делами государства [Новгородцев 1909; Новгородцев 20006][322].
Исследуя эту тему, Новгородцев опирался на труды своих предшественников, критиковавших представление о том, что личная воля и свобода могут быть в полной мере реализованы в политических институтах, особенно таких мыслителей, как Дж. Милль, Г. Еллинек, ирландский теоретик У. Лекки (1838–1903), британский правовед Дж. Брайс (1838–1922) и российский политолог еврейского происхождения М. Я. Острогорский (1854–1921), и создал собственную теорию о качественных и количественных недостатках всех форм политического представительства, включая те, что существуют при демократических режимах [Новгородцев 20006: 112–127][323]. Новгородцев выделил ряд факторов, препятствующих отдельному индивиду самому определиться с позицией по тому или иному вопросу, в том числе доминирующее положение влиятельного меньшинства, формирующего общественное мнение, авторитет политических партий и внутрипартийную дисциплину. Кроме того, идея о том, что большинство может в полном объеме гарантировать как личное материальное благополучие, так и социальную справедливость, ставит перед обществом серьезную проблему юридического и эмпирического свойства. Представительное правительство, писал он, является всего лишь еще одним шагом на пути создания более совершенной политической системы – правового государства, которое сможет защищать одновременно и равенство, и свободу [Новгородцев 20006: ПО, 194]. Политические институты и правоприменение играют очень важную роль, однако сами по себе они никогда не смогут ни решить вечной либеральной проблемы поиска баланса между конкурирующими друг с другом ценностями, ни стать «альфой и омегой политической жизни» [Новгородцев 20006: 161].
5.2.4.1. Либеральная концепция личности
Новгородцев считал, что эта чрезмерная уверенность в коллективистской позитивной свободе проистекает из ложных учений о личности, последователей которых больше интересовала «родовая сущность» индивидов, а не их благополучие. Главной проблемой такого подхода, по его мнению, было то, что он подразумевал под собой возможность полной гармонии между свободой и равенством. Европейская философия, писал Новгородцев, с одной стороны, породила такое ущербное представление о личности, с другой, располагает средствами, чтобы развенчать этот миф.
По мнению Новгородцева, первое философское учение, из которого логически появилась идея о возможности достижения полной гармонии между свободой и равенством, было создано Руссо. Тот определял свободу как «право лица на участие в народном суверенитете», а равенство в его трактовке означало, что «это право принадлежит всем в одинаковой мере»; иными словами, согласно Руссо, оба понятия были частями целого [Новгородцев 20006: 218].
Далее эту идею подхватил Кант, определивший свободу как «независимость от чужой воли, поскольку она совместима со свободой каждого другого», а равенство он понимал как «право не обязываться относительно других к большему сравнительно с тем, к чему их можно обязать взаимно» [Новгородцев 20006: 229][324]. Кантовское представление о свободной личности как о «носителе всеобщих и необходимых законов» противоречило идее того, что свобода и равенство являются различными понятиями, которые иногда конфликтуют друг с другом.
Далее эта идея Канта получила развитие в трудах Гегеля, в то время как для Л. Фейербаха, К. Маркса (1818–1883) и Ф. Лассаля (1825–1864) личность, по мнению Новгородцева, была, по сути, абстрактным понятием; это находило отражение в их ошибочных утверждениях о том, что между личностью и государством возможна совершенная гармония. Критикуя учение Маркса, он едко замечает, что в нем «счастье и свобода обещаются человеку тогда, когда он отречется от себя и сольется с обществом, когда он отождествит свою силу с политической» [Новгородцев 20006:234].
Новгородцев писал о том, что эти учения о личности, восходящие к философии Руссо, ущербны, поскольку их авторы слишком много рассуждают о том, что объединяет людей, и слишком мало – о тех проявлениях воли и творчества, которые делают их непохожими друг на друга [Новгородцев 20006: 254–255]. С практической точки зрения такой подход может привести как к чрезмерной уверенности в способности государства создать свободных и счастливых личностей, так и к другой крайности, создателями которой считаются английские мыслители А. Смит (1723–1790) и И. Бентам (1748–1832), а именно к вере в то, что от свободной личности возникнет свободное и счастливое государство [Новгородцев 20006: 237, 255]. Истина, по мнению Новгородцева, находилась где-то посередине между этими двумя противоречащими друг другу доктринами.
Новгородцев отмечал, что в европейской философии существовали теории, которые брали человека «во всем богатстве его своеобразных особенностей и творческих проявлений» и содержали в себе предпосылки для создания учения о личности, основанного на возможности конфликта между свободой и равенством (курсив – автора цитаты) [Новгородцев 20006: 225,228, 255]. Особенно он выделял Б. Констана как первого философа, который существенно обогатил идею свободы Руссо, проведя грань между индивидуальной (истинной) свободой и политической («только ее гарантией»). Такое разделение свобод, сделанное Констаном, породило идею об их возможной несовместимости друг с другом и заложило основу для его постулата о том, что ради поиска баланса между ними необходимо «нравственное воспитание граждан» [Новгородцев 20006: 245]. Эти идеи Констана развил А. де Токвиль, утверждавший, что политическая власть не всегда находится в состоянии гармонии с индивидуальной свободой; отчасти причиной того, что он считал необходимым укреплять «индивидуальную независимость и самобытность лиц», был страх де Токвиля перед тем, что «демократия более стремится к равенству, чем к свободе», но именно «в этом стремлении к равенству во что бы то ни стало Токвиль видел опасность, от которой есть только одно действительное средство – свобода» [Новгородцев 20006:247]. Впоследствии об этом писал Милль, объясняя, что «процесс развития правового государства приводит к остановке культуры, прекращению индивидуального развития» и всеобщему уравнению, которое сам Новгородцев считал серьезной опасностью для свободы [Новгородцев 20006: 257].
Новгородцев писал, что эти и другие мыслители внесли большой вклад в продвижение идеи о том, что «целью и личного, и общественного совершенствования [является] самобытное и оригинальное развитие лиц» [Новгородцев 20006: 252]. Вторя авторам «Вех», он подчеркивал важность личного самосовершенствования, утверждая, что «проблема индивидуальности коренится не в культурном или общественном проявлении личности, а в глубине ее собственного сознания, моральных и религиозных потребностях» [Новгородцев 20006:259]. Политические механизмы и институты
