откровенно, что тебе за дело до… до меня?
— Перед лицом королевских солдат ты был более догадлив! К черту все войны, все бычье упорство, с которым вы, мужчины, снова и снова лезете на пики, к черту! Карлос, я не хочу, чтобы ты погиб! Слышишь? — С этими словами она обвила руками его плечи.
…Буря пришла без спросу. Глупо противиться ей. Вдвойне глупо, если это буря черных локонов, горячего дыхания, шепота, что прорывается между поцелуями. Буря, подарить которую может лишь охваченная страстью женщина. Прими ее, амиго. Хоть раз за многие годы не действуй наперекор, ибо, видит Бог, эта буря не разрушительна. Твои небеса были пасмурны так долго, что ты забыл их истинный цвет, и лишь буря позволит тебе увидеть, что темень — не навсегда. Она освободит небосклон от туч и позволит тебе радоваться свету!
Походная лежанка оказалась слишком тесна, но все равно приняла двоих. Затем настал черед стола, за которым дон Карлос привык обедать и работать над картой Острова, — стол ходил ходуном, скакал не хуже норовистого жеребца и в конце концов развалился. Надежнее оказался пол, на который полетели, спеша заменить постель, куртка командора и плащ бардэссы…
— Когда я увидела тебя впервые, — донья Лаура положила голову идальго себе на колени и принялась гладить его жесткие волосы и колючую бороду, — тогда, на площади Трех Сеньоров, я подумала, что вот он — тот самый человек, которого так долго ждали в нашем городе. Кто не будет терпеть — но не ограничится пустой бранью по тавернам. Кто знает, что делать. Когда ты внял моей просьбе и позаботился о мирных жителях перед первым боем, я убедилась в твоем великодушии. И я поняла, что готова идти за тобой. Я хочу идти с тобой, чтобы уберечь тебя!
— Уберечь? — Дон Карлос повернулся, обнял бардэссу и привлек ее к себе. Он встретился взглядом с сияющими глазами женщины. Черные локоны обрамляли ее лицо с обеих сторон, мягкими волнами ниспадали на плечи. Мысленно он поискал слова, чтобы выразить восхищение, — и смолчал, не находя их. Он осторожно коснулся ее руки — одновременно изящной и сильной.
— Однажды я совершила ошибку, позволив рыцарю уйти на ненужную ему войну, — проговорила донья Лаура. — Я не сумела удержать его, и мне пришлось платить за это безмерно дорогой ценой! Я не повторю этой ошибки впредь. Ты хочешь отвоевать Лас Агилас — ответь мне, положа руку на сердце, — для чего?
— Чтобы не вспоминать всю мерзость и низость, что довелось пережить. В спокойной жизни память о них растерзает мой разум.
— Вот с кем ты воюешь! Так знай, что тени прошлого можно изгнать иначе. Для этого не нужно сражаться, преумножая их!
— А что же следует делать?
— Любить женщину. Быть с ней.
— Любовь — всего лишь болезнь вроде оспы. Ею не болеют дважды.
— Ты сам веришь в это?
— Верил прежде. Но перестаю верить, глядя на тебя, Лаура!
— Гляди, Карлос! Гляди. И слушай. Здесь, на распутье[15]. К безумию и гибели ведет дорога на север, к спасению тысяч людей, славе и благодарности — на восток, к морю и дальше. Подумай, прежде чем избрать путь, рыцарь! Какую из дорог следует предпочесть тому, кто ищет истинного подвига? Ты хотел видеть знак — я принесла его тебе. Страшному знамению ты бы воспротивился, но мое, доброе, прими! Ведь и сам ты — знак для многих. И для меня…
«Ее голос!.. — Дон Карлос снова закрыл глаза. — До чего глубокий и звучный! Несущий мир и благодать в самую душу. Лаура Кампана де ла Сьерра, Колокол-с-Горы! Сам Бог не придумал бы лучшего имени для нее!»
Луна еще не достигла полуночи, когда рыцарь, стоящий на распутье, выбрал дорогу.
Глава 11 Между землей и морем
— Что ж, парень, дело наше дрянь. — Невеселый трактирщик с черными копнами курчавых волос по обе стороны сверкающей лысины с громким стуком поставил на стол кружку вина.
Санчо Калверра пригубил.
— С чего это? — Калверра решил, что говорить стоит поменьше, а слушать побольше, поэтому прежний льянеро, посланный в Пуэрто-де-Сантьяго в числе нескольких разведчиков, сдерживался изо всех сил — оставлять болтовню трактирщиков без троекратно большего ответа было не в его привычках.
— Сам посуди! — Трактирщик грузно опустился на табурет; тот жалобно скрипнул. — Время такое. Тревога-то и раньше ходила, слухи да пересуды. И то бы не беда, альгвазилы на болтунов найдутся, розги тоже, но воздух, что ли, сечь, если пропитался он тревогой, как жареный поросенок чесноком? Ну и дотревожились, парень. Третьего дня тряхнуло так, что кое-где стены трещинами пошли. В кладовой у меня полки стояли с вином, что лишь благородным сеньорам подавал, — так порушились, пута мадре, как есть, все бутылки вдребезги. На пятьсот добладо убытков за пару мгновений!
— Не позавидуешь тебе хозяин, — загудел из угла огромный человек с испитым лицом, похожий то ли на махо, то ли на двуногого быка без рогов. — И мне тоже — где я был, когда вино твое лилось задаром?
— Вилку тебе в печень, Эль Колоссо! — ворчливо бросил трактирщик. — Ты, парень, его не слушай. Он у нас один такой, особенный. Матушка его — беспорядок, а отец — стакан с вином!
Эль Колоссо тем временем взял себе «Пламени». Затем чиркнул огнивом — и над краями кружки поднялся синеватый огонь. Гигант потянул пылающее питье к своей раскрасневшейся чернобородой роже.
— Видал, что творит? — вздохнул хозяин. — Чистый дьявол!
— Ну-ну! — промычал любитель крепкого. Не отрываясь от кружки, он свободной рукой рванул рубаху на груди — под ней в черной густой шерсти лежал огромный железный крест на толстенной цепи.
— А с чего на улицах ваших не протолкнуться? Люди с пожитками, а кто с оружием, солдаты маршируют, вестовые носятся?
— А все то же, парень. Мало что тряхнуло, так еще орлы полетели. Или сам не видел?
— А то как же? — Калверра притворялся простаком изо всех сил. — Они каждый день кружат. Нам, пастухам, что с того?
— Ай, парень, диву даюсь! Они на восток летят во множестве и не возвращаются! У нас как заметили, так и к морю кинулись. Вспомнили древнее поверье. И то сказать — зря ли мы столько лет Дальние земли воюем? Занять пора, коли своей земле скоро конец придет. Сложилось все, видишь? А что солдаты — так то в довесок. Мало нам орлов да землетрясений, так еще и война в придачу!
— Это которая за морем? — Санчо продолжал разыгрывать простофилю. Его
