работать.
Паркер узнал бы эти часы везде – сгибы на ремешке, потертости и царапины на металле, прямоугольные цифры за стеклом. Стрелки часов застыли на 6:15:32. Он хотел было коснуться их, но в последнюю секунду заколебался. Эти часы – часы его отца – не должны здесь находиться. Почему они оказались среди всех этих приношений? Для этого не было никаких причин. Если коснуться их, взять их в руку, это станет реальным. А если это станет реальным, то вызовет множество вопросов, на которые у него нет ответов.
Но он не мог не дотронуться. Он должен был это сделать, ведь это часы его отца.
Взяв их в руку, Паркер провел большим пальцем вокруг циферблата, нащупал зубчатый край. Металл был холодным из-за того, что они оставались под землей на протяжении… ну, с тех пор как его отец повесил их здесь.
Паркер глядел на часы и алтарь, и вдруг его внимание привлекло кое-что еще. Рядом с другими сложенными записками лежала еще одна, но эта записка была новой, написанной на листке, который был вырван из блокнота на пружине и казался особенно белым в темноте. Дрожащими пальцами Паркер взял его, развернул и осветил рисунок, нацарапанный черной шариковой ручкой.
Это была карта. Он разобрал на ней город и озеро, и да, здесь была изображена эта церковь. От задней стены церкви отходила пунктирная линия, она вела в лес, изображенный вертикальными черточками, и заканчивалась примитивным рисунком машины, стоящей среди жуткого вида белых деревьев. Внизу страницы красовался еще один рисунок – изображение хорошо знакомого Паркеру черного топора, охваченного пламенем костра. А в углу была поставлена подпись: ДАК.
В голове нарастал высокий визгливый вой, а в жилах – давление крови. У него было странное ощущение, будто в воздухе плавают фрагменты пазла, медленно направляясь к своим местам, но еще не складываясь в конечную картину. Однако теперь он знал, куда ему идти. Его отец этого ожидал, он все это запланировал.
– Нам надо идти, – прошептал Паркер.
– Идти? – На лице Нэйта отразилось недоумение. – Почему? Мы же только что явились сюда. Только посмотри на всю эту хрень, это же шизово. Разве ты не хочешь все это рассмотреть? Зачем нам уходить?.. Паркер!
Сорвав часы своего отца с рейки над алтарем, Паркер повернулся, промчался мимо призрака, выбежал из комнаты и стрелой взлетел по лестнице.
13
Ники справилась быстро, соорудив пирамидку над телом Джоша. Она ожидала, что это будет тяжело, и это действительно оказалось тяжело, но Ники чувствовала – правильно, что именно она делает это, что именно она заботится о Джоше в последний раз, несмотря на опустошенность, от которой ей хотелось умереть.
Закончив работу, Ники села на землю рядом со своим рюкзаком и достала из бокового кармана сигареты «Ньюпорт». Сжав сигарету потрескавшимися губами, она молча попросила прощения у Джоша, щелкнула желтой зажигалкой и поднесла огонек к кончику. Глубоко затягиваясь, наполнила легкие душистым ментоловым дымом и вскоре почувствовала, как ее мозг охватывает спокойствие – правда, какое-то ненастоящее.
Затем Ники наклонилась и приподняла штанину своих джинсов, обнажив широкую полосу оливковой кожи. Через нее уже проклевываются волоски, и надо будет сбрить их, когда они снова обретут жизнь. Подняв штанину еще выше, она помечтала о душе, который примет, вернувшись домой. Будет стоять под ним несколько часов, смывая с себя всю грязь и все горе, прячась в клубах пара от одиночества. Душ всегда был для нее убежищем, теплым и спокойным. Она была готова отдать почти все, лишь бы оказаться сейчас в душе. Но прежде всего им с Хлоей надо выбраться из этого леса, и сделать это стоит как можно быстрее.
Кстати о Хлое – куда она подевалась? Это на нее непохоже – отсутствовать так долго, даже если ее и попросили уйти. Ники включила телефон, чтобы посмотреть, который час, – Хлои не было уже давно, почти два часа, – затем обреченно взглянула на индикатор в углу экрана. Нет сети. По-прежнему. Ну конечно.
Затянувшись в последний раз и выпустив тонкую струйку дыма, она стиснула зубы и впечатала горящую сигарету в голую кожу своей ноги между закатанной штаниной и верхом ботинка, смакуя боль, жгущую плоть. Кожа зашипела, как шипит кока-кола в только что открытой банке; звук горящей кожи она могла слышать только потому, что здесь было тихо.
Ники прижимала сигарету к своей ноге, пока вишневый огонек не потух. Она почувствовала, что снова может дышать. Внезапно в ее голове зазвучал голос матери, зазвучали слова, которые та сказала, впервые застукав ее, когда она причиняла себе боль: Ты такая хорошенькая, Николетта, не понимаю, почему тебе хочется это разрушить.
Уронив потухший окурок на землю, Ники смахнула пепел с красного, превращающегося в волдырь пятна над своей лодыжкой. Затем сделала глубокий вдох и, посмотрев на верхушки деревьев, разразилась слезами.
* * *
Паркер выбежал из дверей, обежал церковь и очертя голову помчался к деревьям, стоящим за ней. За его спиной слышался голос Нэйта:
– Паркер? Паркер, какого хрена?
Но ему было не до Нэйта, не до его хрени. Он не остановился даже для того, чтобы подобрать с пола свой рюкзак, когда выбегал из церкви. Теперь при нем были только фонарик, часы и карта, которую он нашел на алтаре. Все остальное он оставил на полу у двери, но это неважно. Он может вернуться за своими вещами потом, а сейчас ему надо бежать, ведь он уже так близко. Он чуял это нутром, как чуял и тогда, когда обнаружил в сгоревшем доме инициалы своего отца. Это было как войти в дом и нутром ощутить, что там кто-то есть.
Он в этом лесу не один. Где-то здесь его отец, и он найдет его.
Паркер бежал между деревьями, пока не наткнулся на утоптанную тропу, такую же извилистую, как на карте. Впереди виднелась группа зловещих белесых деревьев, и когда Паркер приблизился к ним, из-за них вышел Нэйт, снова материализовавшись из ничего.
– Что ты делаешь, приятель? – спросил Нэйт.
Паркер, не останавливаясь, промчался мимо него. Призрак может держаться рядом, если ему так хочется.
– Он здесь, Нэйт. Я знаю, он здесь, – крикнул на бегу.
– Кто, твой отец?
– Да. Мой отец.
– Ты знаешь это точно или просто надеешься, что это так? Потому что, не в обиду тебе будет сказано, часы и какая-то там несчастная карта спрятанных сокровищ – это все равно что ничего, и на этом нельзя основывать поиск.
Слова Нэйта пронзили
