чем любой другой. Можно быть добродетельным из каприза» («Бунтующий человек»).
Сравните приведенные размышления Камю с размышлениями героя в начале «Сна смешного человека»: «…в душе моей нарастала страшная тоска по одному обстоятельству <…>: именно – <…> на свете везде все равно. <…> Я вдруг почувствовал, что мне все равно было бы, существовал ли бы мир или если б нигде ничего не было. Я стал слышать и чувствовать всем существом моим, что ничего при мне не было. <…> я догадался, что и прежде ничего тоже не было, а только почему-то казалось. Мало-помалу я убедился, что и никогда ничего не будет. Тогда я вдруг перестал сердиться на людей и почти стал не примечать их. <…> я, например, случалось, иду по улице и натыкаюсь на людей. И не то чтоб от задумчивости: об чем мне было думать, я совсем перестал тогда думать: мне было все равно. И добро бы я разрешил вопросы; о, ни одного не разрешил, а сколько их было? Но мне стало все равно, и вопросы все удалились».
Герой Достоевского и французский мыслитель начинают с общих посылок, но приходят к разным выводам. Смешной человек через сострадание приходит к мысли о личной ответственности за мир. Ему становится не «все равно», мир превращается в его призвание и поприще, и так он обретает смысл жизни. Камю же остановился на вопросах Ивана Карамазова.
Я обозначу три основные темы, которые стали предметом разговора Камю с Достоевским.
Во-первых, это вопрос об абсурдности мира. Во-вторых, вопрос о боге и о теодицее. В-третьих, оценка нигилизма.
1. Конфликт человеческого разума и абсурдности мироздания. Камю в эссе «Миф о Сизифе» ссылается на Достоевского как на художника, который передал абсурдность мира, с которой сталкивается человеческий разум: «Несомненно, никому, кроме Достоевского, не удалось передать всю близость и всю пытку абсурдного мира» («Миф о Сизифе»).
2. Как могут сосуществовать абсурдность бытия и Бог? Достоевский считается одним из основателей русской религиозной философии, но сам, по собственному признанию, прошел «бездну неверия». Богоискательство и колебания русского писателя отразились в его противоречивых героях.
Камю же не принимал набожность Достоевского и не понимал, как возможно принять Бога, видя абсурдность мира. Но и Камю трудно назвать атеистом. Он себя называл «богохульник поневоле», преподнося отношения между Богом и человеком как между хозяином и рабом.
3. Вопрос о нигилизме. Достоевский описывал нигилистов, имея в виду актуальный для себя исторический контекст, и видел в нигилизме опасность обесценивания ценностей, вслед за которым неминуем этический вакуум. Нигилизм, по Достоевскому, порождает мысль о том, что мир абсурден, и пытка бессмысленностью столь сильна, что некоторые герои готовы покончить жизнь самоубийством, как, например, персонаж «Сна смешного человека».
Камю же не соглашается с тем, что бунт Ивана Карамазова против абсурдности бытия приводит к нигилизму и к нравственному равнодушию: «Бунтуя, человеческая личность становится свободной от моральных обязательств, но к нигилизму это освобождение не приводит: бунтующий уже наделен культурой бунта и этикой».
Камю говорил с Достоевским в течение всей своей жизни, соглашаясь или споря с ним. И именно Камю угадал возрастающее со временем мировое значение Достоевского: «Величие Достоевского не перестанет возрастать, потому что мир или умрет, или признает его правоту» (эссе «За Достоевского»).
Ф. М. Достоевский и С. Моэм
Если Камю в 1958 г. в своем эссе «Бунтующий человек» обратился к творчеству Достоевского с позиций философских, то С. Моэм написал в 1954 г. эссе «О Достоевском», рассматривая роман «Братья Карамазовы» с точки зрения художественного мастерства.
Моэм признает: «“Братья Карамазовы” – одна из самых выдающихся книг всех времен и народов, занимающая первое место в той небольшой кучке романов, которые стоят несколько особняком от остальных замечательных творений и где ее ближайшими соседями являются “Грозовой перевал” и “Моби Дик”. И это очень “густое” произведение: я вряд ли оказал бы Достоевскому добрую услугу, если бы попытался охватить книгу полностью. Он обдумывал ее долго и, несмотря на денежные затруднения, работал над ней куда тщательнее, чем над любым другим романом, кроме разве что первого».
Вот какие художественные достоинства романа называет Моэм:
– От романа невозможно оторваться.
– Достоевский не просто великий писатель, но и искусный романист, а эти два качества не всегда соединяются в одном человеке.
– Достоевский умеет драматизировать любую ситуацию.
– Бесконечные диалоги, хотя иногда «до нелепости бредовые», вызывают интерес, подстегиваемый необъяснимой нервной реакцией героев. Поэтому слова приобретают загадочную многозначность.
Критические же замечания Моэма частично напоминают замечания Л. Н. Толстого, вот они:
– Неоправданная многословность.
– Поступки героев совершенно не мотивированы психологически. Достоевский, по мнению Моэма, вовсе не является реалистом.
– Плохой юмор: например, госпожа Хохлакова, призванная быть комической отдушиной книги, скучна.
– Нет индивидуализации женских персонажей.
！
Но недостатки не снижают значения романа, потому что они – «дело техники, величие же “Братьев Карамазовых” коренится в значительности их проблематики. Многие исследователи говорили, что роман посвящен поискам Бога, а я бы сказал, что основной здесь стала тема зла».
Занятны соображения Моэма относительно происхождения европейского мифа о «загадочной русской душе». Про Россию английский писатель знал не понаслышке: он увлекался Чеховым, изучал русский язык, работал в разведке, приезжал в нашу страну, был знаком с русскими и не считал наш народ загадочнее других европейских народов. Миф соотечественников о России, по мнению Моэма, возник из-за героев Достоевского: «Западная Европа смотрит на их непостижимое поведение удивленными глазами, а если принимает его, то только как естественное поведение “этих русских”. Но неужели русские таковы? Неужели они были такими во времена Достоевского? Тургенев и Толстой – его современники. Тургеневские персонажи, к примеру, вполне нормальные люди. И разве мало мы видели молодых англичан, похожих на веселого, сумасбродного, храброго и милого Николая Ростова? Попадались нам и добрые, непосредственные, красивые девушки, как его сестра Наташа; нетрудно отыскать в Англии и чудаков, вроде толстого, глуповатого, благодушного и благородного Пьера Безухова».
Достоевский в Японии
Увлечение Достоевским в Японии ведет отсчет с начала XX в. Академик Н. И. Конрад пишет: «Велико было тогда увлечение Достоевским, число переводов произведений которого и издание этих переводов непрерывно возрастало. “Записки из Мертвого дома”, “Преступление и наказание”, “Униженные и оскорбленные”, “Идиот” – в переводе непосредственно с русского – были известны японскому читателю еще с 1914 г. В 1916 г. в переводе Ёнэкава вышли “Братья Карамазовы”. После же войны популярность Достоевского стала исключительной. Значительная часть японской интеллигенции под влиянием вой-ны и тех потрясений, которые пережило сознание мыслящих людей и их нравственное чувство, обратилась к Достоевскому как к источнику глубочайшего, подлинно человеческого гуманизма».
Мы рассмотрим влияние Достоевского на японскую культуру на примере великих японских писателей: Акутагавы Рюноскэ, которого еще называют «японским Достоевским», и Кэндзабуро Оэ, нобелевского лауреата по литературе.
Ф. М. Достоевский и Акутагава Рюноскэ
Акутагава Рюноскэ (1892–1927) – великий японский писатель, без которого разговор о японской литературе XX в. немыслим. Он
