перед строем; солдаты салютовали мечами и пиками, приветствуя командора. Идальго видел суровые решительные лица людей, обреченных навсегда покинуть родную землю, мало того — покинуть с боем. Об орлах Грандо Монтаны знали все, но не меньше пугающих слухов и поверий ходило о Дальних землях и их обитателях. Сейчас солдат следовало воодушевить.
— Люди вольного города! — произнес идальго. — Вы видите, что мир приходит в движение! Знайте, что Провидение на нашей стороне, ибо древнее знамение мы встретили в пути! Я вижу, что вы встревожены — земли за морем сулят неизвестность. То же испытал я, отправляясь на Материк много лет назад. Я видел Дальние земли, и слово мое в том порукой, что жизнь в Испании ничуть не хуже, нет, стократ лучше нашей! Там нет Молниеносного с его поборами. Молодые королевства в Кастилии и Арагоне набирают силу. Они примут новых людей, каждому хватит земли, жилья и достатка. Все, что нужно нам, — достичь тех берегов, а в порту города, что вы видите перед собой сейчас, вдоволь кораблей! Нам противостоят не сородичи, нет — лишь жестокость и равнодушие тех, кто возомнил, что вправе преградить нам дорогу к жизни! Тех, кто в спеси своей решил, что, владея выходом к морю, волен не считать за людей всех прочих! Но правда в этом споре на нашей стороне и удача в бою пребудет с нами! За всех, кто дорог нам! Пробудись, железо!
— Пробудись, железо! — разразился криками строй. — Святой Георгий!
* * *
Еще с вечера донью Лауру охватила тревога, возможно, самая сильная в жизни. Такого не было ни много лет назад, когда на Дальние земли отправился покойный супруг, ни когда запылал охваченный мятежом Эль Мадеро, ни когда кабальеро дон Карлос возглавил войско вольного города. Бардэсса умела поднять дух себе и другим, подарить надежду, но сегодня ее саму одолело саднящее, душное беспокойство. Неужели передалось общее чувство, нависшее над лагерем, полным мирных жителей?
С доном Карлосом она виделась утром — долго держала его за руки, молча смотрела в глаза. Просила беречь себя, не лезть в самую гущу. Он лишь покачал головой — рыцарь не мог обещать подобного, как не мог обещать и того, что все обойдется без битвы.
Она просила небо хранить его, но возможно ли полагаться на одни молитвы той, что привыкла действовать? Как же тяжело ждать в неведении и понимать, что ты не в силах помочь? Да и чем она могла помочь ему сейчас, среди мечей и пик, гремящих там, далеко в долине?
— Одни дерутся с нашими, а другие тем временем проваливают по морю, — ворчал старый бородатый льянеро. Лаура узнала его — тот самый, что помогал уводить людей подальше от Торо Браво. — Их старейшины уже, пожалуй, сели на корабли.
— И бьются же за них! — Собеседник старика чистил лошадь возле коновязи.
— Так им сказали, что мы их перебьем, а они и рады верить! Бегут в порт, как от огня, сам видел!
— Кто там в порту заправляет? Ты же туда ездил?
— Дон Энрико де Сото, так его, кажется.
— Дон Энрико де Сото? — Встрепенувшись, Лаура повернулась к двум собеседникам.
— Да, так его назвали, сеньора, — кивнул старик. — Мне даже видеть его довелось.
— Каков он из себя?
— Молодой господин. Высокий такой, худощавый. Бороды нет, рубец через все лицо. Что с вами, сеньора?
— Ох, ничего, — перевела дух бардэсса. — Значит, дон Энрико де Сото возглавляет оборону порта?
Пастухи закивали.
— Дон Педро, вы же знаете, что порт укреплен со стороны города! Его оборону возглавляет мой кузен!
— Что вы хотите этим сказать? — нахмурился дон Педро, идальго, поставленный начальником кавалерии после изгнания де Агилара.
— Это очень опасно! Вы же слышали о разгроме флота корсаров шесть лет назад в бухте Северных ворот?
— Слышал, — кивнул дон Педро.
— Дон Энрико де Сото — участник той битвы! Он вел в атаку брандеры, сам поджигал их! Он упрям и храбр до безумия, не остановится ни перед чем! Он будет биться повсюду: на арке портовых ворот, на пирсах, сходнях, на палубах кораблей! Он не уступит порт, даже если море покраснеет от крови! Я одна смогу убедить его сложить оружие! Я должна попасть в порт раньше, чем командор начнет штурмовать его!
— Каким образом? В долине бой, в городе — собранное против нас ополчение! Всей нашей коннице не пробиться к порту сейчас!
— Я и не прошу всей! Дайте мне несколько всадников!
— Что могут сделать несколько всадников там, где не справиться целой сотне? Донья Лаура, при всем уважении к вам времени нет и людей тоже! — Дон Педро сердито сжал поводья. — Нас ждут на поле боя, конницы мало, мне каждый человек дорог! Вы же только напрасно погубите себя и других. Где уже дошло до пик, поздно договариваться! К тому же не начальник порта командует войсками! Оставайтесь в лагере, сеньора де ла Сьерра, и да поможет нам всем Пресвятая Дева!
* * *
Плотные ряды пикинеров наступали друг на друга. Где-то в глубине построения стучал барабан, в такт ему звучали шаги сотен ног. Острия пик поднимались к небу, но уже в передних шеренгах оружие взяли на изготовку, и острия угрожающе нависли, уставившись на врага. Шагали в ногу, не слышно было боевых кличей, шлемы-барбюты закрывали лица солдат. От этого казалось, что готовы столкнуться не люди, но грозные железные фигуры.
Пабло Вальехо, в прошлом рядовой пикинер, а ныне капитан, в молодости служил на Острове и сражений видел немного — всего одно. Но запомнил его на всю жизнь. Он знал, что шагающая терция похожа на отлаженный механизм лишь вначале. Ряды сойдутся, люди пустят в ход пики, несколько мгновений пройдут в молчаливом давлении, и в следующий миг между рядами разразится настоящий ад. Завопят раненые, убитые повалятся под ноги своим товарищам, затрещат древки, сталь столкнется со сталью, стремясь дорваться до живой плоти. Победу одержат те, что дольше выдержат напор, передавят противника, заставят его строй рассыпаться перед железной щетиной пик.
Вальехо помнил, что строй пикинеров рушится не только встречным напором другого строя. Тогда, двадцать лет назад, перед самым столкновением пик генуэзские ряды вдруг раздались и под нависающие древки бросились, прикрываясь щитами, меченосцы. Пикинерам первых рядов невозможно было оставить пики, а между тем меченосцы навязали им ближний бой и безнаказанно рубили и кололи не ожидавших такого поворота солдат. Вальехо навсегда запомнил свою растерянность в тот миг, когда собственная пика, такая тяжелая и надежная, вдруг сделалась
