Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190
разрешения в Москве. А Москва платила им тем, что на все крупные международные конференции и встречи включались представители республик. Как правило, это были директора соответствующих институтов истории республиканских Академий наук.
Из тем и направлений, которые были наиболее распространены во всех национальных республиках, была история Октябрьской революции. Научный Совет по этой проблеме под эгидой Академии наук СССР постоянно проводил конференции в разных республиках, он имел отделения (или филиалы) при республиканских Академиях наук.
Я часто участвовал в конференциях по истории Октября и видел, что во многих институтах истории росло новое молодое поколение, которое было готово к новому видению исторического процесса.
Наиболее тесными были наши связи с Украиной. Руководители исторической науки в Киеве постоянно ездили в Москву. Нас скрепляло общее славянское прошлое, историки в Центре и на Украине имели общие позиции по вопросу о происхождении древнерусского государства. В определенный период украинцы по национальности имели широкое представительство в Центральном Комитете партии.
Я очень часто бывал в Киеве, у меня там было много друзей. Оглядываясь сегодня на те времена, я вспоминаю, что, сохраняя лояльность и демонстрируя дружеские чувства, наши украинские коллеги не скрывали осознания своей особой роли в нашей общей истории.
Тогда этому не придавалось большого значения, но, видимо, нынешние особые настроения украинских историков (особенно молодых) имели свои корни. Конечно, никто тогда не ставил под сомнение прогрессивное значение присоединения Украины к России в XVII веке или оправдывал гетманов Украинской Рады в 1918–1919 годы.
Но даже по этим проблемам, например, в советские времена в Киеве существовали скептические настроения относительно намерений и действий Богдана Хмельницкого.
Особые настроения были в советские времена у историков Средней Азии. Я помню наши заседания в Ташкенте или в Душанбе. Мы постоянно чувствовали напряжение в отношениях между историками Узбекистана и Таджикистана. Они спорили о значении и хронологии древней истории своих народов. Идея укрепления национальных образований занимала историков на протяжении длительного периода.
Помню, как в Отделе науки ЦК КПСС родилась идея написания региональных историй, в частности Средней Азии. Но эта идея не смогла реализоваться именно из-за разногласий историков, да и, видимо, руководителей этих республик по вопросу их древнего происхождения.
Они апеллировали к Москве. Видный деятель Таджикистана, академик Б.Г. Гафуров выпустил книгу «Таджики», которая сразу же вызвала недовольство и возражения в Узбекистане.
Но идеологические отделы партии в Москве предпочитали не вмешиваться в эти разногласия.
Я помню, как мы любили посещать закавказские республики. Нас очень гостеприимно принимали в Ереване, Тбилиси и Баку. Но уже тогда в Армении имели свою особенную позицию о роли Турции в XIX и ХХ столетиях. И хотя и в Баку, и в Тбилиси местные историки чувствовали себя в составе Советского Союза довольно комфортно, разногласия между историками Закавказья периодически возникали.
Конечно, особое положение в советские времена было в прибалтийских республиках. Естественно, там тоже было «свое» партийное руководство и контроль из Москвы. Но их «буржуазное» прошлое сказывалось и на проблематике, и на менталитете исторических учреждений. Историки этих республик больше занимались всеобщей историей и историей международных отношений. Историки Эстонии (и в Таллине, и в Тарту) активно сотрудничали с учеными Швеции, Финляндии и США. Я встречался со многими историками из Германии и скандинавских стран в Риге. В Вильнюсе активно развивали контакты с историками Польши. Интересно, что историки стран Балтии в оценке событий 1930–1940-х годов следовали общей позиции, развиваемой в Москве; но в то же время они не проявляли особого рвения в этом вопросе.
Я часто бывал в Прибалтике (и на отдыхе, и по делам). Конечно, это была часть Советского Союза, но с иным психологическим климатом. Особенно это касалось молодого поколения. Да и на международной арене, во время мировых конгрессов историки стран Балтии были более умеренными, менее политизированными и идеологизированными. Эти контакты подчеркивали, что конечно ни о какой «оккупации» этих республик речь не может идти.
Последние исследования показали, как успешно развивались в этих республиках экономика, культура и образование. Я полагаю, что для историков стран Балтии необходим поиск новых подходов и определений в оценке советского периода их истории, менее политизированных и идеологизированных.
* * *
Новые моменты и тенденции в наших отношениях с историками союзных республик проявились в период перестройки.
Я помню, как в 1980-е годы напряжение, которое все более ощущалось в Москве, начало проявляться и в наших контактах с историками национальных советских республик. В исторической проблематике республиканских академий появились темы, ранее находившиеся вне подробного рассмотрения. Прежде всего это была история национальных движений в разные исторические периоды на Украине, в Закавказье, Средней Азии и Молдавии.
Я помню многие встречи во второй половине 1980-х годов. Представители «старой гвардии» в республиках постепенно уходили со сцены, и на их место приходили люди нового поколения. Они еще не утверждали новые исторические темы и представления, но уже как бы подготавливали будущие перемены. В Киеве начали готовить публикацию переписки Богдана Хмельницкого; в республиках Прибалтики появились новые публикации о событиях 1939–1940 годов, в Казахстане заговорили о наследии Чингисхана.
Все это отражало те тенденции, которые происходили в национальных республиках, возникали в политике, науке, культуре и образовании.
* * *
Совершенно новая ситуация возникла в начале 90-х годов после распада Советского Союза и образования новых независимых государств на постсоветском пространстве.
Незадолго до этого я стал директором Института всеобщей истории, и передо мной встала новая задача – формирование отношений со странами, бывшими советскими республиками.
Я уже упоминал о том, что по моей инициативе в литовском Вильнюсе прошла моя встреча с директорами институтов истории Литвы, Латвии и Эстонии. Формально мы договорились о продолжении сотрудничества, но уже на этой встрече я понял, что мы столкнемся с большими трудностями. Новые директора еще не формулировали пересмотр своих позиций к освещению событий 1939–1941 годов, но их поведение обещало явные перемены. К тому же это были, как вскоре выяснилось, временные, переходные директора. Я уже писал, как складывались наши отношения в дальнейшем.
В историческое сознание ученых из стран Балтии возвращались прежние позиции, сформировавшиеся до их вхождения в СССР. Но теперь к ним добавились явно антироссийские настроения, привязанные к событиям 1939–1940 годов. Для меня была очевидной необходимость сохранения и, может быть, даже развития, разумеется, в новых форматах отношений Института всеобщей истории с историками балтийских государств.
Я понимал, что это потребует компромиссов и признания с нашей стороны новых реальностей. К тому же было не так просто это сделать, учитывая настроения общественности в России. По мере роста настроений к осуждению Советского Союза и России в странах Балтии учитывались позиции и тех, кто выступал в России против каких-либо компромиссов с прибалтами.
Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 190
