к сцене левое ухо, что-то поймал его хрящевой раковиной и вернул один тумблер в исходное.
Успокоившись, Санька уменьшил тон голоса и полегче, уже вибрируя голосом, продолжил:
— «Мне-е поцелуев-зернышек те-ебе хотелось дать…»
Лицо оператора стало кислым. Он будто бы целиком разжевал лимон и никак не мог его проглотить. Тумблеры под его тонкими пальчиками опять начали метаться по пульту.
А зал молчал, точно на похоронах. И глаза у сидящих на первом ряду были грустными-грустными. Такие глаза бывают или у беременных на последнем месяце или у больных перед операцией. Жалость сдавила Санькино сердце, и ему вдруг до боли в висках захотелось расшевелить эти мраморные лица.
Отбарабанив второй куплет, он подтянул к себе еще пару метров шнура и спрыгнул со сцены.
— Ты куда? — в спину ему прохрипел Роберт. А Санька бросился к сидящей в первом ряду веснушчатой девчонке, за руку легко вырвал ее из кресла, подхватил за талию и, глядя прямо в ее серые перепуганные глаза, заорал в черный шар микрофона:
— «Во-орробышек! Во-орробышек! Не на-адо уходить! У ка-аждой ведь из золушек принц должен в жизни быть!»
— Ешчо ра-ано, — еле прошептала она.
— Что рано? — прикрыв ладонью микрофон, спросил он, пока шел проигрыш.
— Рано вас целовать. Мы попозже, на последнем куплете…
Санька посмотрел на утыканный веснушками нос девчонки и почему-то увидел смуглое лицо Аркадия. Мигнул — опять смешной нос, мигнул — лицо Аркадия. Избавиться от его черных выпученных глаз можно было, только отвернувшись от девчонки. Но вместо этого Санька притянул ее еще плотнее и поцеловал прямо в щеку. Губы тут же стали бесчувственными. Быстрым движением стерев с них пудру, похожую по вкусу на известку, Санька впился в узенькие, густо крытые помадой губки девчонки, и она сразу стала невесомой. Под ладонью была уже не окаменевшая спина, а вяло провисший ватник.
— А-а!!! — перекрыв музыку, навалился на Саньку писк, крик, визг.
Он оборвал поцелуй и посмотрел вправо, но ничего не увидел. Перед глазами близко-близко, до рези в зрачках, металось что-то пестрое, яркое, быстрое. Чьи-то худые, деревянные руки охватили его шею, пальцы впились в плечи, в рубашку на спине, кто-то умудрился даже обнять его левую ногу.
— Раз-з-здись! — под какофонию сбившихся инструментов шарахнул по куче малой чей-то рык, и с Санькиного тела по очереди стали исчезать чужие пальцы.
Пестрое, яркое и быстрое отлетело в сторону последним. Отлетело, как ветка, которую он на бегу будто бы сбил своим лицом. Метрах в двух от Саньки стоял Лось и держал за шиворот худощавую девицу в удивительно ярком платье. Девица была выше Лося на полголовы. Иначе как баскетболистку Санька не мог ее представить. Она и движения делала руками, словно пыталась забросить мяч в корзину, но у нее это никак не получалось. Наконец Лось поймал ее руки-плети в воздухе, завернул по-жандармски ей за спину и согнул девицу перед собой в три погибели.
— У-уй, мамо-очки, бо-ольно! — выла она в грязный пол и норовила лягнуть Лося.
А тот, плотно прижав к себе худые ягодицы девчонки, вдруг ощутил себя так хорошо, так блаженно, что на лице даже появилась легкая улыбка.
— Брось ее! — в запале крикнул Санька.
Инструктажа Аркадия он уже не помнил. Его взбесило наслаждение, расплывшееся на дубовом лице Лося. Он возненавидел не самого Лося, а то удовольствие, которое тот получает от унижения явно слабейшего, чем он.
Санька швырнул вправо, под сцену, микрофон и со всего замаха ударил Лося в левую скулу. Музыка только-только оборвалась, и хруст костей подмял под себя все остальные звуки. Лось икнул и повернул к Саньке то же самое лицо. Удовольствие все еще жило в мускулах щек, но гнев уже начинал заливать его в твердую холодную маску.
Наверное, Санька сломал пальцы. Или отбил их. Во всяком случае, он не ощущал, что у него есть правый кулак. Он будто бы размазал его по лицу Лося, и теперь у него остался только левый кулак и ноги.
— Ты чо, гад?! — не отпуская рук девчонки, спросил Лось.
С края губы по его подбородку потянулся кровавый ручеек. Тоненький-тоненький. Как продолжение усов. Но усов у Лося не было.
На грудь Саньки ощущением удушья вернулось воспоминание их первой встречи. Тогда от Лося спас Андрей. Сейчас его рядом не было. А удушье становилось все сильнее и сильнее. Он должен был что-нибудь сделать, чтобы от него избавиться. И Санька, отставив назад правую ногу и откинув плечо, рывком ввинтился в пыльный воздух кинозала и впечатал в ту же скулу Лося шнурки своей кроссовки.
Их иксообразный рисунок красным орнаментом пролег на щеке Лося, и телохранитель с грохотом, какой может быть только у двух врезающихся влобовую легковушек, рухнул на пол.
Отлетевшая в сторону девица сбила Роберта, который стоял с открытым ртом, уже внизу, под сценой, и они вдвоем грохнулись на стулья.
— Ре-о-обра! Ре-о-обра! — заорал Роберт. — Сучка, ты мне ребра сломала!
— У-я… у-я… — в ответ ныла девица, выкарабкиваясь из деревянных клещей подлокотников.
Сразу несколько фотовспышек по очереди облили Саньку и лежащего у его ног Лося нестерпимо ярким белым светом. Одна ударила прямо в глаза, и он, сразу ослепнув, зажмурил их и отвернулся от зала, прикрыв лицо локтем.
— Ты что — идиот? — захрипел кто-то над ухом голосом Аркадия. — Я ж сказал, понарошку… а ты…
— Урод зековский, — добавил еще кто-то.
Локоть сам освободил глаза. Слева от Саньки стоял Децибел. Ненависть из его серых зрачков, казалось, прожигала Саньку насквозь. Как пламя газорезки — тонкую фанерку. В груди стало горячо и больно. Наверное, пламя все-таки достигло сердца.
— Ты что сказал? — еле выжал Санька.
— Урод, я ска…
Правый кулак, которого все так и не было рядом с Санькой, сам ткнулся в мягкий живот Децибела. И только после этого боль пронзила костяшки пальцев. Децибел вернул ему ощущение кулака. А сам, скорчившись и застонав, заковылял на заплетающихся ногах по проходу между первым рядом и сценой.
— Я ж говорил, его нельзя было брать в группу! — закричал выбравшийся из-под девицы Роберт. — Я говорил, Аркаша?!
— Говорил, — недовольно выжевал он маленькими губками, отер густой пот с лысины платком и сразу посмотрел на этот платок.
В его складках лежали две седые волосинки. Их и без того на голове Аркадия оставалось так мало, что он и расчесывался-то не больше раза в неделю. А тут целых две волосинки.
— Пош-шел вон отсюда! — заорал он. — Завтра утром — к Золотовскому!
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
Сны даны, чтоб лечить от боли, полученной
