дань памяти более ранней революции.
– Но разве не должны вы с той же радостью приветствовать известия с Юга о том, что рабы восстали против бессердечных рабовладельцев, с какой встречаете новости о том, что французские республиканцы восстали против роялистов?
В зале снова поднялся шум. Свободные, освобожденные и рабы громко приветствовали слова Дугласа. А он, в отличие от Гаррисона и Колхауна, не стал говорить о том, что Союз должен быть разрушен. Нет, он призвал к реорганизации Америки в духе демократии, верности основополагающим принципам. Незаконченную революцию следует довести до окончательной победы[380].
* * *
После Бостона Уильям Уэллс Браун отправился выступать в одиночку. У него были большие планы: две недели лекций в Мэне и Массачусетсе, в том числе на Нантакете. Но Крафты с ним не поехали – по-видимому, чувствовали, что грозит новая опасность[381].
Браун вернулся из поездки с новостями. Ему предложили стать делегатом Международного конгресса мира в Париже. Конгресс должен был состояться в августе, и он хотел, чтобы Крафты отправились вместе с ним в турне по Европе. Это было мгновенное решение – поездка могла гарантировать им безопасность. Однако Крафты снова отказались. Жизнь странствующих активистов, сколь бы полезна ни была, не являлась их целью. Они несколько месяцев жизни отдали этому, а теперь хотели зажить своей жизнью. Хотели строить жизнь в стране, где было их прошлое, но, как говорил Дуглас, будет и их будущее.
Эллен сделала еще один важный шаг: до отъезда Брауна заказала свой портрет. Он был совсем не похож на гигантский шедевр маслом ее единокровной сестры и хозяйки Элизы, которая предстала на нем в шелках, на красивом фоне, с улыбающимся ребенком и кистью винограда в изящной руке. Эллен же выглядела современно и по-мужски. За портретом она отправилась в мастерскую дагерротипов Лютера Холмана Хейла на оживленную Вашингтон-стрит.
Она пришла в платье, а мужскую одежду принесла с собой и переоделась – точно так же, как в то далекое утро в Мейконе. Ее волосы с того времени не отросли: она сформировала лишь несколько локонов над ушами. На шею повесила перевязь, а на плечи накинула плащ с кисточками на завязках. От повязки на лице отказалась, «поскольку тогда исчезнет сходство»[382].
Левой рукой придерживала плащ, а правая была выпрямлена – она не стала держать ее на перевязи. Эллен хотела продемонстрировать мужественность, а не болезненность. Но очки все же надела. Она сидела совершенно прямо, ожидая срабатывания камеры. На несколько моментов задержала дыхание, сохраняя позу и осанку, как во время путешествия и месяцев выступлений вместе с аболиционистами Севера.
Эта поза была ей привычна: давала ощущение собственной силы. Фотографии уменьшили до карманного формата, и теперь их можно было передавать из рук в руки и распространять по миру[383].
* * *
16 июля состоялось собрание в честь Уильяма Ллойда Гаррисона. На нем в Европу провожали Уильяма Уэллса Брауна. От лица «цветных граждан», которые и организовали собрание, добрый друг Брауна Уильям Купер Нелл, писатель, историк и с недавнего времени редактор газеты Фредерика Дугласа, вручил Гаррисону серебряный кувшин, на котором был написан девиз его газеты: «Моя страна – мир, мои соотечественники – все человечество»[384].
Через два дня Эллен, Уильям и Нелл провожали Брауна в бостонской гавани. Ему предстояло сесть на пароход «Канада» и отправиться в Ливерпуль. Он вез экземпляры своей книги, рекомендательные письма к британскому обществу и наброски к эпической панораме рабства. В дорогу взял роман Шарлотты Бронте «Джен Эйр» и труд Томаса Маколея «История Англии», а также подарки от друзей, рабские оковы и железный ошейник, переданные ему теми, кто вырвался из рабства. А еще фотографии Эллен.
Он простился с друзьями, поднялся на корабль и смотрел с палубы на Бэк-Бэй. В летней дымке он видел светлые зонтики, поднятые провожающими, видел, как Уильям машет ему белым платком, высоко подняв его над головой. У Брауна появилось странное предчувствие. Он не знал, когда снова увидит друзей. Разлука оказалась дольше, чем он мог представить. Брауну повезло покинуть страну именно в этот момент.
Соединенные штаты
1849–1850
Город на холме[385]
Уильям и Эллен оказались в Новой Англии на пике ее так называемого расцвета. Элизабет Пибоди собирала философов-трансценденталистов в тесном книжном магазинчике в центре города, повсюду ставились утопические эксперименты – Фермеры Брук, радикальные сторонники свободной любви Онайда, суровые шейкеры, принявшие целибат.
Это был очень плодотворный в литературном отношении период. В год появления Крафтов Натаниэль Готорн издал «Алую букву», а восемнадцатилетняя Эмили Дикинсон смело экспериментировала со стихами. Генри Дэвид Торо издал «Гражданское неповиновение», а Герман Мелвилл собирался приступать к «Моби Дику». В том же году вышли книги трех беглецов, в том числе и Генри «Бокса» Брауна.
Крафты не спешили писать свою историю, сосредоточившись на жизнеустройстве. После нескольких месяцев постоянных переездов они получили возможность зажить так, как всегда мечтали. Поселиться решили в Бостоне, городе, который пуританин Джон Уинтроп, приближаясь к берегам Массачусетса, задумывал как «образец христианского милосердия», «город на холме». (Очень скоро он станет колониальным губернатором – и рабовладельцем.)
Крафты поселились вдали от пышной природы, которая заставляла хладнокровного Эмерсона терять голову, и ближе к тем местам, где юная Луиза Мэй Олкотт провела самые нищие годы жизни. Они выбрали густонаселенный город – опасный выбор для лета, когда от верфей исходило зловоние грязной воды и в городе разразилась эпидемия. Центром вспышки холеры стали трущобы восточной части города, где в страшной тесноте жили и без того ослабевшие от голода ирландские иммигранты. В таком жилье не соблюдались ни малейшие принципы безопасности и санитарии. Составители медицинских отчетов о холере были потрясены, в каких условиях живут люди всего в нескольких кварталах от их домов.
Уильям и Эллен поселились в подобном районе, но там, где могли найти поддержку. Супруги жили в самом центре бостонской черной общины, в надежном доме Хейденов вместе с другими беглецами с Юга. У них в тот момент жили девятнадцатилетний портной из Южной Каролины Питер Кастом, повар из Вирджинии Гаррисон Кроуфорд, ремесленник из Каролины, сорокалетний Уильям Гриффен и двадцатитрехлетний Фрэнк Вайз тоже из Каролины[386]. В доме жили двое детей Хейденов, мальчик и девочка. Подругой Эллен стала Гарриет Хейден и молодая белая англичанка Бриджет, которая зарабатывала на жизнь уборкой в чужих домах.
Кроме дома Хейденов, почти четверть черного населения Бостона происходила с Юга. Неподалеку находилась
