баптистская церковь. Среди ее прихожан было столько беглецов с Юга, что ее стали называть «церковью беглых рабов»[387]. По воскресеньям Крафты шли в «Мелодеон», чтобы послушать яркие проповеди радикального пастора Теодора Паркера, на которые собирались тысячи людей самого разного происхождения. Идти дальше было рискованно. Даже в Бостоне беглые рабы не могли чувствовать себя в полной безопасности. Однако Крафты не позволяли страху определять свою жизнь.
Вскоре после отплытия Брауна в Англию Уильям разместил в газете Liberator первое объявление:
УИЛЬЯМ КРАФТ
ТОРГОВЛЯ новой и подержанной МЕБЕЛЬЮ
№ 62 Federal Street, Boston
N. B. Вся мебель тщательно вычищена, отремонтирована и приведена в самое удовлетворительное состояние. Рекомендации друзей и широкой публики с благодарностью приветствуются[388].
Уильям решил открыть магазин не на Кембридж-стрит, где находился магазин одежды Льюиса Хейдена и другие лавки черных торговцев, а на Федерал-стрит, неподалеку от красивого дома, где Луиза Мэй Олкотт укрывалась от летней жары и болезней, гостя у богатого дядюшки.
Большую часть времени Уильям посвящал торговле и ремонту, не занимаясь столярным делом (возможно, из-за предубеждений местных мастеров). Бизнес его был абсолютно самостоятельным, благодаря чему он занял видное место в общине, где возможности для опытных черных ремесленников были весьма ограничены. (Интересно, что большинство прибыло в Бостон именно с Юга.) Уильям заказывал дерево и вскоре оказался настолько востребованным, что пришлось нанять еще одного работника[389].
Эллен училась шить из плотных тканей, гораздо более плотных, чем те, с которыми работала в Джорджии. Она занималась не только шитьем, но и обивкой мебели – этому ремеслу ее обучала мисс Дин[390]. Эллен работала в соседних домах, но каждый раз попадала в другой мир – с канделябрами, картинами маслом и каминами, которые топили не дешевым дымящим деревом, а хорошо просушенными поленьями.
К числу ее клиентов принадлежала одна элегантная дама, богатый муж которой, индийский торговец и строитель железных дорог, требовал, чтобы женщины его дома были одеты строго определенным образом. Кроме того, был сторонником рабства. Хотя его дочь Каролина Хили Делл являлась аболиционисткой, друзья опасались за безопасность Эллен, когда она отправлялась работать в этот дом[391]. Но Эллен, как и Уильям, отличалась хорошим чутьем и абсолютной уверенностью – ее мнение о семье Хили оказалось совершенно правильным.
Стало прохладнее, и с приближением осени холера пошла на спад. В темных переулках, где жили Крафты, деревьев почти не было, в других же частях города можно было любоваться тысячами вязов, пылавших золотом. Потом пришла пора надевать шерстяные чулки и ботинки на толстой подошве. Крафтам повезло – их ремесло не было сезонным, как у извозчиков в порту.
Когда осень сменилась зимой, в городе произошло два события, давших пищу для разговоров. Мрачное убийство неподалеку от квартала, где жили Уильям и Эллен. Обгорелые кости и торс гарвардского профессора обнаружили в химической лаборатории другого ученого. Что бы ни говорили о пороках, процветающих в трущобах, – о проститутках и крысиных боях в Норт-Энд и даже о северной стороне Бикон-Хилл (этот район получил название «горы блуда»), где мужчины всех цветов кожи собирались, чтобы выпить и поглазеть на полуголых танцовщиц, – ни одно из преступлений, отраженных в местных отчетах, ни в какое сравнение не шло с убийством в Гарвардском университете[392].
Еще ближе к дому произошло другое событие, которое вскоре предстояло разбирать тестю Германа Мелвилла Лемюэлю Шоу. Пятилетнюю Сару Робертс не приняли в пять школ, и пришлось поступать в единственную школу для чернокожих детей[393]. Отец девочки, издатель и активист, подал в суд, требуя для дочери права ходить в ближайшую школу. Так началась борьба за десегрегацию, которая вскоре разделила не только Бостон, но и черную общину.
Оба события вошли в историю. Гарвардское убийство породило выражение «обоснованное сомнение», которое стало использоваться при определении преступления. Отец Сары Робертс проиграл, хотя процесс создал прецедент для дела «Плесси против Фергюсона» (1896), который юридически закрепил сегрегацию и в то же время дал аргументы сторонам по делу «Браун против Совета по образованию» (1954), когда насильственное разделение признали проявлением неравенства. Эти сенсационные дела показывали: несмотря на все утопические проекты, Новую Англию в период высшего расцвета трудно назвать идеальным миром.
В преддверии Рождества планировались праздники – например базар против рабства. Теперь Крафты занимали места в зрительных залах, из выступающих превратившись в слушателей. Эллен была одной из многих, кто пришел на завораживающую лекцию священника Лароя Сандерленда «Чудеса ментальной науки», и сочла его выступление «превосходным»[394]. На аболиционистских мероприятиях выступали новые беглецы, в том числе юная мать Бетси Блейкли, которая сумела выбраться из Северной Каролины на пароходе, но пришлось бросить маленького ребенка.
И все же Крафты оставались уникальными звездами. Когда в Бостон приехала знаменитая шведская писательница Фредрика Бремер, Гаррисон организовал ей встречу именно с ними. Супруги показались Бремер «искренне счастливыми», но ее общение с ними породило новые проблемы[395].
Бремер спросила у Эллен, почему та бежала от своих хозяев. Они плохо с ней обращались?
– Нет, – ответила Эллен, – они всегда относились ко мне хорошо. Но я бежала, потому что они лишали меня прав человека. Я не могла ничему учиться – ни читать, ни писать.
Наверняка она добавила, что самостоятельно достигла в этом деле большого прогресса. Когда в следующем году в дом Хейдена пришли переписчики и спросили, кто в доме не умеет читать, таким оказался только один человек: Уильям и Эллен уже всему научились. Менее года назад в доме квакеров их научили писать имена мелом на грифельной доске. Теперь они писали вполне уверенно и собирались по вечерам ходить в школу.
Уильяма спрашивали, как он может утверждать, что рабов постоянно порют и избивают, если те, кто бывал на Юге, утверждали, что «никогда не видели подобного».
Уильям с «лукавой улыбкой» отвечал:
– Детей тоже не секут в присутствии посторонних. Это делается, когда никто не видит.
Бремер вновь встретилась с Крафтами, на сей раз вместе с поэтом Генри Вудсвортом Лонгфелло. Он вспоминал, как Эллен «повесила голову», когда Бремер заговорила о ее бегстве в мужской одежде[396]. Эллен ответила, что «ей не хотелось бы об этом говорить, ведь некоторых это шокирует».
Поэт вспоминал, что Бремер «рассмеялась над такой скромностью». Оба писателя принялись горячо убеждать Эллен гордиться своим поступком. В действительности она не гордилась. Что бы ни говорили интеллектуалы, Эллен знала: будущее зависит от ее умения быть истинной леди и уступать роль хозяина мужу.
