снова становится легче дышать. Бросив напоследок взгляд на Пэн, я открываю дверь и вхожу в комнату, которая ничуть не изменилась. Та же кровать слева, тот же дубовый шкаф справа. Те же зеленые занавески, те же рисунки на стекле, которые мы делали с Хизер и Чарльзом в детстве. У кровати тот же коврик с орнаментом и прожженным местом в центре, потому что в этой комнате мы тайком выкурили ее первую и последнюю сигарету.
Скай сидит в инвалидном кресле у окна, слегка отодвигает шторы и выглядывает на улицу, а я тихо закрываю за собой дверь.
– Не знал, что ты здесь, – говорю я вместо приветствия, и как же бесит, что она даже не смотрит в мою сторону, хотя последние недели практически не сводила с меня глаз.
– Теперь знаешь.
Немногословный ответ.
– Эй, Скай. В чем дело? Ты не берешь трубку. Не отвечаешь на сообщения. Мама волнуется. Хейзел волнуется. И я волнуюсь.
Я подхожу к ней, но не успеваю коснуться плеча, как она поднимает руки, защищаясь, и замирает.
– Не надо, пожалуйста. Не трогай, – шепчет она.
Черт, как же странно она себя ведет. Внутри закрадывается подозрение, что она снова напоролась на тех типов. В голове всплывают тошнотворные сцены.
– Ты опять их встретила? Этих ублюдков? Они тебя трогали?
По телу разливается коктейль эмоций. Чертовски крепкий.
Из-за молчания Скай я сжимаю руки в кулаки, впиваюсь ногтями в ладони и с досадой выдыхаю.
– Все из-за них, скажи? Ты их встретила. Они тебя лапали. Поэтому не хочешь, чтобы к тебе прикасались, да? Боже, я из них всю дурь выбью. Из всех. До единого.
Я торопливо меряю комнату шагами, и когда Скай поворачивается ко мне, на лице у нее столько печали.
– Видишь? В этом-то и проблема.
Голос у нее усталый, хотя Пэн сказала, что Скай проспала весь день.
– В чем? Скай, скажи, что они сделали…
– Они вообще ни при чем, Картер. С тупыми замечаниями в свой адрес я уж как-то справлюсь, – бормочет она.
Кожа бледнее обычного, под глазами темные круги. Губы обветрились, как будто она не пила воду уже несколько дней.
– Я привыкла к тому, что какому-то незнакомцу придется выносить меня на руках из клуба, потому что не могу больше передвигаться по лестницам. К тому, что не могу заходить во многие заведения, потому что они не приспособлены для инвалидов. Я справляюсь.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я раздраженно.
Я по-прежнему ношусь по скрипучему полу как загнанный зверь.
– Тебя, Картер.
Я резко останавливаюсь и еще глубже впиваюсь ногтями в кожу. Таблетка хоть и помогает унять мигрень, но теперь внутри появляется другая боль. Она пронзает меня в грудь и растекается по животу и горлу.
– Может, те подонки и сделали бы со мной что-то, а может, просто хотели выместить на мне свою неудовлетворенность. Может, они стали бы осыпать меня оскорблениями, а может, и нет. Но факт в том, что их было пятеро, Картер, – произносит она дрожащим голосом. – Пятеро, а ты один. Я умоляла тебя не слушать их и уйти. Упрашивала поехать со мной в тот дорогущий ресторан, чтобы хоть как-то скрасить вечер.
– Они же не прекращали. С тобой нельзя так обращаться.
Не вижу никакого смысла в ее словах.
– Ты мог погибнуть! Из-за меня!
А теперь она кричит на меня. Пенелопа нас точно слышит, стены здесь тонкие, и она наверняка стоит в коридоре.
– Ты мог погибнуть, Картер. Ты знал, что у тебя нет ни малейшего шанса против пятерых, и все равно твое эго, желавшее защитить меня любой ценой, оказалось сильнее инстинкта самосохранения.
Голос Скай окончательно срывается. Она цепляется в подлокотники инвалидного кресла так, что костяшки белеют от напряжения.
– Погоди-ка. – Качая головой, я пробую воспроизвести ее мысль. – То есть ты злишься на меня, потому что я тебя защитил? От ограниченных придурков?
– Ты мог погибнуть! – Она уже кричит, как будто я не понял с первого раза.
– И что? Я бы умер за тебя не думая, и ты это знаешь!
Мышцы горят, как и маленькие следы-полумесяцы, которые я с силой вдавливаю ногтями в кожу.
– В этом-то и проблема, Картер. Я притягиваю таких людей с тех пор, как оказалась в коляске. Теперь это моя жизнь. Черт, я правда пытаюсь смириться с этим, но это… это… – Она подбирает слова. – Суть в том, что умирать за меня не надо. Никому. Тогда ночью после клуба ты чуть не прикончил одного из тех парней бутылкой.
– Мы понятия не имеем, как далеко они бы зашли, – произношу я в ужасе, потому что в ее словах нет никакого смысла. Я с трудом узнаю Скай.
– Ты успел. Мы могли бы сходить в полицию и написать на них заявление. Но ты… в тебе было столько злости и ненависти, Картер. Последние годы мне всегда удавалось как-то уберечь тебя от этих приступов, помочь тебе успокоиться. Но с тех пор, как я… как я… стала такой, я больше не могу. Я постоянно втягиваю тебя в какое-нибудь дерьмо, а не поддерживаю.
– Прекрати винить себя за это! – прикрикиваю я.
– Ты за решетку мог бы угодить, если бы не рассчитал силу с осколком от бутылки, Картер. Ты вообще соображаешь, в какие неприятности я тебя втянула с тех пор, как ты вернулся? Ты вот-вот станешь известным писателем и чуть не убил человека.
В воздухе витает горький привкус вины, которую легко прочитать по ее глазам.
– Я не попал в тюрьму и не умер. Те придурки дрались как дети, – пытаюсь я разрядить обстановку.
Шутки всегда помогали Скай переключиться. Она закрывает глаза, и, когда по ее щеке скатывается одинокая слеза, я понимаю, что сегодня все иначе. Сегодня все иначе.
– Нельзя переводить все в шутку. Больше не прокатит. В какой-то момент одних лишь приколов недостаточно…
– Если судьба преподносит лимон, мы делаем из него лимонад, Скай. Мы же всегда так поступали. Что изменилось?
Я аккуратно подхожу к ней, но она отстраняется прежде, чем я успеваю дотронуться. Она еще никогда так не избегала близости.
– Что изменилось? – спрашивает она с горечью.
Скай издает смешок, который так и кричит о душевных муках.
– Разве это не очевидно?
Она окидывает себя взглядом, и я уже знаю, что она дальше скажет.
– Я изменилась, Картер. Несчастный случай меня изменил. Последние месяцы без тебя я изо всех сил старалась быть сильной. Пыталась найти хорошее в сложившейся ситуации. Разглядеть в этом дар. Пыталась взять эти лимоны и сделать из них что-то менее кислое, ведь так мы всегда и поступаем. Но правда в том, что ничего хорошего тут нет. Мои чертовы ноги больше не двигаются!
По щекам у нее текут ручьи слез, а у меня все сильнее сжимается сердце.
– Ты этого хочешь? Девушку с такой ограниченной жизнью?
Ее вопрос вызывает у меня горькую усмешку.
– Боже, Скай. Зачем ты вообще о таком спрашиваешь? Звучит так, как будто это конец. Как будто ты – это инвалидное кресло, а не человек из плоти и крови. Сказать тебе, чего я хочу?
На этот раз я не дам ей снова отвернуться от меня. Я обхватываю ладонями ее лицо и смотрю в глаза.
– Я хочу тебя, Скай. Я хотел тебя, даже когда еще не разобрался в себе. И не смей сейчас говорить, что это ошибка…
Прошу.
Не.
Говори.
Этого.
Веки Скай дрожат, потому что она не может выдержать моего взгляда. Раньше мы могли часами не замечать ничего вокруг и смотреть друг другу в глаза. Теперь же она словно закрыла врата своего мира на засов.
– Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься, – монотонно произносит она.
– Знаю я, во что ввязываюсь. И ты не имеешь права судить об этом.
– Точно знаешь, Картер? Откуда? Из сраной статьи в интернете о параплегии?
Скай никогда раньше так со мной не разговаривала. Сколько же гнева!
– Во что превратится твоя жизнь рядом со мной, а?!
Она сверкает глазами дерзко и с вызовом.
– Ты хочешь видеть опасность во всех, кто неодобрительно пялится на меня? Или постоянно контролировать, чтобы заведения, куда мы ходим, были приспособлены для инвалидных колясок? Хочешь заниматься сексом в одной позе до конца жизни?
Ее слезы пропитаны неуверенностью в себе. Ненавистью к себе. Злостью. Скорбью по прежней жизни. Нашей прежней жизни.
– Хочешь следить за тем,
