уже к середине лета. Орехи прошлого урожая уже высушены, можно молоть. Пахнут, говорит, цветами и дымком. Умеет ведь сказать, правда? Цветами и дымком!
Стало быть, южнец осведомлен. Или догадался. Речь лилась из него так, что Китрин не могла вставить ни слова. Будто он пытался отсрочить неминуемое. Китрин вспомнила поездку к морю в раннем детстве – может, даже еще при живых родителях. Она знала, как это бывает, когда пытаешься руками остановить морскую волну.
– Банк не сможет продолжать работу над этой сделкой, – наконец произнесла она. – Мне очень жаль.
Южнец больше не говорил, хотя по-прежнему шевелил губами, пытаясь что-то сказать. Брови его дернулись, в середине лба – кверху, по краям – вниз, словно на картинке, изображающей крушение надежд. Китрин, у которой желудок свело от напряжения, заставила себя вздохнуть поглубже.
– Не понимаю, магистра, – произнес южнец убитым голосом.
– Я получила новые сведения, не относящиеся к нашим переговорам, и с прискорбием сообщаю, что банк сейчас не способен заключить сделку по необходимой вам ссуде.
– Если… если не возражаете, магистра, я зачитаю вам письмо от сына. Видите ли, мы могли бы… – Южнец сглотнул, закрыл огромные глаза и опустил голову. – Позволите ли спросить почему? – выговорил он.
«Потому что у тебя глаза не той формы, – мысленно ответила Китрин. – Потому что нотариус мне запретил. Я огорчена не меньше твоего. Ты ведь все делаешь верно». Но она не могла произнести этого вслух, признать, что Пыкк Устерхолл ею помыкает. Если такой слух разойдется, Китрин потеряет последние крохи влияния на дела банка. Поэтому она, собравшись с силами, постаралась не выйти из роли банкира, который действует исключительно по собственной воле и способен отвечать за свои обязательства.
– Вы ведь знаете, я не вправе разглашать содержание бесед с третьими лицами, – сказала она. – Точно так же, как обнародовать наши с вами беседы.
– Да, конечно, – кивнул южнец и открыл глаза. – Есть ли шанс, что вы передумаете?
– К сожалению, нет.
Каждое слово отозвалось в ней болью.
– Ну что ж… Тогда спасибо вам. Может… может, все-таки чая?
* * *
– Я не пьяна, – сказала Китрин.
– Да, – подтвердил Ярдем.
– Тогда почему мне нельзя еще выпить?
– Потому что это способ остаться не пьяной.
В харчевню они не вернулись. Обычно Китрин приходила туда поесть и поболтать – сейчас было не до того. Хотелось кричать, ругаться и разбивать вдребезги все, что попадет под руку. Отчаяние и бессилие казались тесной железной клеткой, о которую она билась, как пойманный зяблик, рискуя расшибиться насмерть.
Верхние комнаты над банковской конторой Китрин занимала с тех времен, когда первый этаж еще не принадлежал банку. В те дни внизу находилось игорное заведение, а наверху едва хватало места для Китрин, Ярдема, Маркуса Вестера и того, что осталось от целого воза ящиков с шелком, табаком, каменьями и ювелирными изделиями, а главное, с запечатанными в воск банковскими книгами, более драгоценными, чем прочий груз. Теперь на верхнем этаже стояли кровать Китрин, ее шкаф и письменный стол. Голые доски пола покрывал для тепла толстый красный ковер, над кроватью висела картина, дар наместника, – эмблема Медеанского банка, соединенная с гербом Порте-Оливы.
Китрин, встав из-за стола, мерила шагами комнату. Доносящийся снизу гул голосов напоминал о тонких перекрытиях – звуки здесь разлетались далеко. В конторе всегда присутствовал кто-нибудь из стражников для охраны железного сейфа, вделанного в камень под зданием и хранящего денежные запасы. Главные ценности – партнерские соглашения, договоры о ссудах, контракты с вкладчиками – перекочевали из конторы в комнаты Пыкк, расположенные относительно неподалеку, в южном квартале, и ставшие тайной штаб-квартирой банка.
– Я связана по рукам и ногам, – говорила Китрин. – Всем распоряжается Пыкк!
– Такова была договоренность, – напомнил Ярдем.
– Да плевать мне на договоренность! – прошипела Китрин, с трудом сдерживая голос, чтобы до стражников внизу не долетали слова и даже интонации. – Она не просто мне противоречит. Не просто разговаривает свысока. Она принимает не те решения! Вокруг столько выгоды, а она отказывается от доходов и сворачивает дела! И все потому лишь, что ей зазорно принимать советы от несовершеннолетней циннийки-полукровки!
Китрин развела ладони, приглашая Ярдема возразить. Тот зачем-то поскреб колено, которое, судя по жесту, совсем не чесалось.
– Все, с меня хватит, – объявила Китрин. – Если Пыкк нужна война – будет ей война.
Доусон Каллиам, барон Остерлингских Урочищ
– Любую войну проще начать, чем окончить, и результат редко совпадает с задуманным, – произнес посол. – Лучше бы нам всем этого избежать.
Доусон отвернулся от окна. Сэр Дарин Эшфорд, владетель Харрина и посол короля Леккана в Антее, сидел в старой библиотеке – ноги скрещены в щиколотках, губы старательно сложены в чарующую улыбку. В Остерлингские Урочища, родовую крепость Каллиамов, он приехал два дня назад, предварив визит письмом и привезя с собой малочисленную свиту, так что угрозой от него не веяло. С тех пор оба вельможи старательно соблюдали все положенное по этикету, до прямого разговора дело дошло лишь сейчас.
Благодаря стенам из гранитного камня и драконьего нефрита зала поражала древностью и величием, отчего здание и все поместье, вполне во вкусе Доусона, воспринимались как нечто незыблемое – совокупность правильных элементов, сложенных в правильную структуру. Предмет беседы ощутимым образом с этим контрастировал.
– Вам ничто не мешало задуматься об этом прежде, чем вы устроили заговор с целью убийства принца Астера, – ответил Доусон.
Посол, предупреждающе воздев палец, подался вперед. Его шитые серебром манжеты, по словам жены Доусона Клары, в нынешнем году считались пиком моды в Калтфеле; узорчатый браслет-цепочка, носимый по придворному обычаю Астерилхолда, указывал на статус женатого человека.
– Остерегайтесь таких заявлений, барон Остерлинг!
– Если уж вы указываете, как мне говорить, можете звать меня Доусоном.
Эшфорд то ли не заметил сарказма, то ли предпочел не нарываться.
– Я всего лишь хотел сказать, что Астерилхолд не желал зла наследнику Рассеченного Престола.
Доусон, сделав три шага, повел рукой в сторону шкуры, висящей на стене. Темно-золотой мех с годами поблек, однако шкура по-прежнему впечатляла размерами.
– Видите? – спросил Доусон. – Горный лев убил десять моих рабов. Десять! Чтобы его добыть, я бросил королевский двор через месяц после рождения моего первенца. Три недели выслеживал. Четверо егерей успели погибнуть прежде, чем мы завалили зверя. Вам тогда было… лет пять? Шесть?
– Лорд Каллиам, я уважаю ваше старшинство и вижу, что…
– Не лгите мне, юноша. Мы оба знаем, что на свете существовали ножи, нацеленные в горло принцу Астеру.
– Существовали, – согласился Эшфорд. – При обоих наших дворах. Астерилхолд не менее
