школе, вспоминая те три месяца на третьем курсе.
Три месяца … В масштабах жизни это кажется пустяком, но тогда, Господи, это казалось вечностью.Генри — прости меня, Господи, за эти слова, — это парень, который ускользнул.
В голове начинают копиться «а что, если» :
Что, если бы мы продержались ещё месяц?
Что, если бы я осталась с ним, а не ушла к Донни?
Где бы я была сейчас?
Кем бы я была?
— Разве между вами что— то было в школе? — подначивает Шарлин, хотя прекрасно знает ответ. — Было, да? Ах да, теперь я вспомнила!
— Ты продаешь воск, Шарлин? — спрашиваю я.
— Всегда, — отвечает она с легкой гордостью.
— Тогда займись своим делом.
Это вызывает смешок у Генри.
— Рад тебя видеть.
— Тебя тоже, — говорю я. — Не узнала сначала тебя с бородой. Ты наконец смог её отрастить.
— Моё самое выдающееся волосатое достижение, как думаешь?
Генри всегда пытался прятаться за своими длинными до плеч волосами, напоминая рябого Эдди Веддера. Он перебирал струны гитары во время обеда, отсиживаясь на школьной парковке, где его никто не слушал.
Но я слушала.
Я всегда выбиралась покурить в своей « Нове » . Генри добавил этому саундтрек. Его голос плыл через парковку, скользя между припаркованными машинами. Я отправилась на поиски источника этого голоса. Он звучал так завораживающе.
Как прилив, затягивающий меня.
Я наконец нашла его, сидящего между машинами, наигрывающего себе под нос.
— Что это за песня?
Генри замер, как длинноволосый олененок.
— Извини. — Я отступила.
— Я её написал.
Его голос был таким тихим.
— Для кого?
У него не было ответа, так что я сказала:
— Кому бы она ни была предназначена, ей повезло…
Генри всегда оказывался под прицелом местных «крутых парней». Любой, кто не мог одной рукой поймать футбольный мяч, а другой держать банку Coors, автоматически становился мишенью.
Донни точно его доставал.
Но Генри всегда казался предназначенным для чего— то большего, чем Брендивайн.
Я верила, что он мог бы кем— то стать.
Рок— звездой.
Он мог бы взять меня с собой.
— Ты выглядишь точно так же, как я помню, — говорит он, выводя меня из воспоминаний. — Совсем не изменилась.
— У меня есть дочь, которая со мной не согласится.
Мои пальцы сами находят путь к уху, отводя короткую прядь волос — рефлекс, оставшийся с тех времен, когда они были длиннее.
— Кендра, верно?
Он помнит.
— Одна— единственная.
Генри Маккейб, клянусь…Какой была бы жизнь, если бы я осталась с ним, а не с чертовым Донни Уоткинсом? «У тебя не было бы Кендры, во— первых» , — говорю я себе, пресекая эту мимолетную фантазию, прежде чем она успевает укорениться в моей голове.
— Ты держишься подальше от неприятностей, Генри? — спрашивает Шарлин. — А то давно тебя в церкви не было видно.
— Есть такое.
— Никогда не поздно вернуться… Они ещё проводят ту группу поддержки по вторникам?
Та самая группа поддержки.
— Не набралось достаточно людей, — отвечает он без паузы. — Ближайшие встречи для семей теперь в Trinity Baptist, но это далековато. Я хожу иногда, когда чувствую, что мне это нужно.
— Рада это слышать. Чем занимаешься сейчас?
— Оставь бедного парня в покое, Шарлин, — бормочет Мэй.
— Я не против, — говорит Генри. — Понемногу всего, наверное? Летом занимаюсь ландшафтным дизайном, когда есть работа. По утрам ловлю крабов, но сейчас сезон слабый.
— Хороший улов?
— Так себе, но как— то выкручиваюсь. Раньше продавал прямо в Haddocks, но они закрылись.
— Таковы времена, — говорит Шарлин. — Что продаешь?
