class="p1">– Два коня, – поправил он. – Их еще называют рыцарями. И тебе следовало бы уважительнее относиться к пешкам.
Она фыркнула:
– Тогда назовите хотя бы одну вескую причину.
Он старательно расставил фигуры, которые она вернула на доску, – двумя стройными шеренгами с каждой стороны, лицом друг другу. Задержал палец на последней черной пешке и поднял на нее взгляд, в котором блестела сталь.
– Пешка – единственная фигура, которая отказывается ходить назад.
Часть IV
Ворона
31. Аргентум
Argentum ~ī, сущ.
1. серебро
2. серебряное изделие
Сэврита я называю худшим словом, каким только можно оскорбить благородного, – мной.
– Ублюдок.
Он лежит не шевелясь на больничной койке, темные волосы разметались по подушке. Он не умер, что подтверждает кардиомонитор, но не может дышать без помощи аппарата. Размеренное шипение заполняет пустоту палаты при каждом вдохе и выдохе.
– Зачем вы отдали мне свою победу? С вами все было в порядке, а потом… – рычу я. – Вы ведь даже не знаете меня.
Ни слова в ответ. Мои руки, лежащие поверх его одеяла, сжимаются в кулаки. Я проиграла бы, если бы он не уложил себя на больничную койку. Он сам довел себя до этого. Впустил вихри, достав из костюма платок, и они полезли у него из глаз. Но зачем? Зачем отдавать победу? Это немыслимо.
Он спас меня. Дважды.
Онемевшими пальцами я провожу по экрану у изголовья его кровати – на экране черные снимки вроде рентгеновских. На снимках мозг Сэврита, и с ним, похоже, что-то не так. На радужном накладном отпечатке показано расположение красных и оранжевых пятен, похожих на тепловую карту, но среди них разбросаны ярко-черные, без проблесков других цветов, и их сотни – и крупных, и поменьше. Что означают эти пятна?
Дверь больничной палаты Сэврита с негромким шипением отъезжает в сторону, от неожиданности я роняю снимок. За моей спиной звук шагов, запах цветов и низкий удивленный голос:
– …Отклэр?
Ракс. Я замираю и внутренне сжимаюсь, остро сознавая каждое его движение. Удостаиваю его лишь беглым взглядом, но без привычного для наездника макияжа, рассчитанного на публику, сразу замечаю темные круги усталости у него под глазами. Неужели ему плохо спится в своей благородной пуховой постели? Какая трагедия.
Выпрямившись, я указываю на Сэврита.
– Я видела, как у него из глаз текло серебро.
Ракс ставит вазу с подсолнухами на тумбочку у постели и хмурится.
– Тот Литруа с тростью не объяснил тебе?
– Никто и ничего мне не объяснил, вот и приходится спрашивать у таких, как ты, – огрызаюсь я, скаля зубы. А у Ракса зубов или нет, или же есть, но он старательно скрывает их под маской умеренной суровости.
– Это называется «перегрузка».
– Я знаю, как это называется, но что это такое?
– А, так ты… должно быть, их даже не видела? Ведь ты не училась в академии. – Он открывает свой виз, просматривает список видео и наконец щелкает на одном, увеличивая до максимума так, чтобы было видно и мне. Чернота. Пустое пространство.
– Ничего не видно, – бесстрастно заявляю я.
– Вообще-то это видео из учебника только для наездников, но попытка засчитана.
– Ну ты, остряк недо…
– Присмотрись, – перебивает он.
Хмурясь, я придвигаюсь ближе, так что теперь голограмма тихо зудит в нескольких сантиметрах от моего лица, а я почти ощущаю сквозь диффузную плазму запах тела Ракса – от него пахнет свежей травой. Четыре секунды зернистой видеозаписи воспроизводятся снова и снова – черный космос, мерцающие звезды и больше ничего. Как вдруг что-то движется. Что-то громадное, прозрачное и стеклянистое создает возмущение на участке пространства толстыми зубчатыми щупальцами, на каждом из которых поблескивают еле различимые радужные переливы. Путаница щупалец, как на воротах со святым Джошем. Я отшатываюсь, произнося пересохшим ртом:
– Что?..
– Это враг, – пожимает плечами Ракс. – Во всяком случае, вот так нам его показывают в академии.
– Как… – я сглатываю. – Как связан враг с состоянием Сэврита?
– Ну… в общем, мы добывали из них нейрожидкость, когда убивали их во время Войны, а потом разгадали, как она действует. И стали использовать ее, чтобы делать боевых жеребцов. Эта жидкость дает возможность соединять что-то совершенно разное – металл с электричеством, свет с материей, человека с машиной. Так у нас появились твердый свет и седла. Жидкость обеспечивает связь нашего разума с металлом боевых жеребцов.
Я изо всех сил стискиваю зубы, словно впиваюсь в мир, останавливая его стремительное вращение.
– Хочешь сказать… гель внутри седла…
– Получен из нейрожидкости врага. Верно.
– А разве это не опасно – использовать фрагмент врага, только чтобы…
– Не-а, он же мертв. Мы просто забираем у трупов все полезное. Как шкуру или мясо, понимаешь?
Нет, не понимаю. Никогда не слышала упоминаний ни о чем подобном, даже среди самых диких и невероятных слухов у мадам Бордо. Если простолюдины услышат о таком, начнется хаос. Враг – это сам дьявол. Враг – вот кто убивал нас, выгнал с Земли в космос, заставил ютиться на Станции, обрек на изоляцию, страдания и борьбу. Лишь мысль о том, что частица врага находится внутри Разрушителя Небес и остальных боевых жеребцов… Я ведь трогала этот гель. Случайно глотала его. Потела, находясь в нем, блевала в него…
У меня подкашиваются колени. Ракс мгновенно выбрасывает вперед руку, хватает меня за локоть, и, как четыре месяца назад, мое тело предает меня: от этого прикосновения меня словно пронзает током, каждый волосок на коже становится дыбом.
– Э, ты в порядке? Лучше сядь, восемь раундов поединка наверняка тебя измотали.
– Хватит меня лапать!
Я вырываюсь. Долгую минуту я испепеляю его взглядом, стоя у кровати Сэврита, а Ракс смотрит мне куда-то в щеку… и вдруг улыбается.
– Так ты что, правда меня на дух не переносишь?
Подаренный им платок прожигает дыру у меня в кармане. Хватит трястись. Отголосок, эхо – вот что такое этот страх. Сосредоточься. Нельзя показывать ему слабость.
– Эти платки – почему они отпугивают вихри?
Он пожимает плечами:
– Сэв говорил, что они просто приносят удачу, но… я слышал от других наездников, что ткань нарушает целостность синаптического потока в костюме. Этот костюм должен обеспечивать полный контакт с кожей для ментальной связи между тобой и боевым жеребцом, а платок его нарушает. Так ты продолжаешь сознавать самого себя.
На этот раз смысл его слов до меня доходит. Когда я потеряла сознание и видела те воспоминания, только ощущение платка на теле помешало погрузиться в них полностью. Я могла мыслить самостоятельно вместо того, чтобы беспомощно зависать в
