растворятся.
Тот август в Чикаго выдался несусветно жарким – даже рекордно жарким, если верить “Чикаго дейли трибьюн”. Стоило мне пробежаться от нашего дома на Ласалль-стрит до библиотеки Ньюберри, и платье промокало от пота. Войдя из этой жары в прохладу библиотеки, я ежилась и думала, как бы не простудиться.
Я как раз закончила подбирать книги о Войне за независимость США, когда к стойке подошла Томи. Она была в нежно-розовом платье и в шляпке, будто собралась на вечеринку в саду. На мой взгляд, выглядела она шикарно, но я не стала ей этого говорить. В читальном зале больше никого не было, мы могли потолковать без помех.
– Я собираюсь уехать, – объявила она. – Мы с подругой, соседкой по Сан-Франциско, переезжаем в Детройт.
Это была совсем не та новость, которой я ожидала.
– Не уезжай, – попросила я. – Ты нужна мне здесь.
Томи смутилась, и на мгновенье ее лоб пересекла морщинка.
– Если из-за Розы, то напрасно. Что ни делай, ее это не вернет.
– Ты не можешь так поступить, – произнесла я и сразу же поняла, как нелепо то, что я сейчас сказала.
Но Томи теснее всех связывала меня с чикагской Розой. Если она уедет, еще одна частичка моей сестры оторвется и растворится в эфире.
– Там я смогу устроиться в какую-нибудь контору, а не служить прислугой.
Это была чепуха. Томи легко могла найти себе конторскую должность в Чикаго, но для нее это означало вернуться в город, где на Розу напал насильник.
В читальный зал вошла Нэнси, и я жестом попросила ее сменить меня за стойкой. Поначалу она недовольно нахмурилась, но, заметив обеспокоенность у меня на лице, кивнула.
Я повела Томи в дамскую комнату. Как обычно, там было пусто, можно было немного побыть вдвоем.
– И когда ты планируешь уехать?
– В конце этого месяца. Я только что купила билет.
Томи достала из сумочки билет и помахала им у меня перед носом, чтобы показать, что решение принято всерьез.
– Дай-ка я посмотрю.
Я выхватила билет из ее пальчиков.
– Не вздумай с ним что-нибудь сделать!
Как? Неужели она подумала, что я спущу билет в унитаз?
Она вырвала его у меня, будто от этой бумажки зависела ее жизнь.
Опершись бедром на одну из раковин, я уставилась ей прямо в глаза:
– Если ты так и так уезжаешь, сходи хотя бы в полицию и расскажи, чему ты стала свидетелем. Сделай это ради Розы.
– Брось, Аки, что бы я ни сказала, это не поможет. Я не видела его лица.
– Ты слышала его голос. Ты видела, что он сотворил с Розой.
Томи опустила голову, так что мне стал виден шелковый розовый цветок на ее шляпной ленте.
– Неужели ты не понимаешь? – тихо проговорила она. – Этот его голос все время у меня в голове. От него никак не избавиться. Пока я здесь, он никогда не замолкнет.
Ну я-то была убеждена, что ей не избавиться от этого голоса, как бы далеко она ни уехала.
– Ты пожалеешь, что сбежала, – сказал я.
Поджав губы, Томи обдумала мое предсказание.
– Нет, – сказала она, – никогда я не пожалею, что уехала из Чикаго.
В тот вечер мне невмочь было сразу пойти домой. Я прошла квартал до одного из двух местных японских продуктовых, где наша семья покупала тофу, соевый соус, мисо и прекрасный рис, не говоря уж о таких обычных американских продуктах, как майонез и спагетти. Мне нравилось, как чисто было в магазине, какой там порядок. На одной полке рядами стояли банки с супом, на другой – консервированные помидоры.
– Могу я помочь, Аки?
Владелец магазина, Фред Тогури, был в длинном белом переднике. Я знала, что уже почти время закрытия, и не хотела причинять неудобств, тем более что зашла туда, чтобы отвлечься, а совсем не затем, чтобы что-то купить.
– Нет, но спасибо, – крикнула я, шарахнувшись к выходу.
Притворный поход за покупками в образцовый магазин мне ничем не поможет. Я питала надежду, что правда неизбежно раскроется, но теперь уже две женщины, которые могли дать показания о преступлениях, жертвой или свидетелем которых они стали, надумали покинуть Чикаго. Арт сказал мне, что это не мое дело.
Он был неправ.
Я стояла перед полицейским участком на Чикаго-авеню; мое тело направилось туда прежде, чем я решила, что мне это нужно. Ноги сами повели меня по ступенькам, а затем к стойке, где сейчас никого в очереди не было.
– Сержанта Грейвса, пожалуйста, – сказала я дежурному полицейскому. Это был молодой человек, которого я раньше не видела. Спросив мое имя, он безропотно поднял телефонную трубку.
Всего несколько минут – и в холле возникла подтянутая фигура сержанта Грейвса. В моих глазах он был тем представителем власти в Чикаго, кто способен на сострадание и деятельное участие.
– Мисс Ито, вы пришли, чтобы назвать мне имя свидетеля?
У меня сжалось сердце.
– Я пришла сообщить, что произошло еще одно изнасилование.
У сержанта смягчился взгляд.
– Когда это произошло?
– Это было в Саутсайде. Она всего лишь ученица средней школы.
– Саутсайд вне моей юрисдикции.
– Но вы все-таки можете помочь?
В моем голосе зазвучали умоляющие нотки. У меня не осталось сил скрывать свое отчаяние.
– Конечно. – Он достал блокнот. – Как ее зовут и по какому адресу она проживает?
– Ммм, – промямлила я. – Я не знала ни фамилии Бетти и Элейн, ни их точного адреса. И даже если бы знала, это только подтвердило бы обвинение Мардж в том, что мы, сестры Ито, – доносчицы. – Я не знаю, пойдут ли они на сотрудничество с полицией. И не уедут ли из города.
Сержант Грейвс захлопнул свой блокнот.
– Осечка. Впрочем, в подобных случаях это не редкость. Но ведь дело в том, что, основываясь на слухах, мы не можем ничего предпринять.
– Да, конечно.
Я чувствовала себя так глупо. Я была, как тот мальчик, который кричал: “Волки, волки!” Однажды волк явится ко мне на порог, и некому будет помочь.
В ту субботу мы с Артом договорились пообедать в той самой закусочной, где в мае Рой угощал меня блинчиками. Все, что тогда казалось мне новым и необычным, стало теперь обыденностью. Я сунула в карман пакетик с шоколадным драже, который мне выдали на входе, попросила принести чашку кофе и, даже не глянув в меню, заказала мясной рулет.
Арт был по-особому молчалив за едой, и я сразу почувствовала, что дело неладно. После обеда мы, как обычно, поехали на пляж у Тридцать первой улицы. Но, найдя место встать, Арт не обнял
