а Петушков тянул телефонную линию. А его ведь только-только вернули из поваров. Он же раньше был телефонистом, потом его перевели поваром, но там он зажрался. Ну, и, видно, после наших справедливых возмущений его сняли и поставили Сашу Сукачева. Но он потом как-то стал изучать итальянскую гранату, чего-то лазил-лазил, и она рванула. Кисти ему оторвало, глаза…
Так вот Петушков в этом бою линию давал. И когда наши свое дело сделали, взяли «языка», стали отступать. А там место такое, что у немцев довольно большие доты, наши наблюдатели даже видели, что им туда проституток привозили. И когда рано утром началась эта заваруха, там и бабы бежали, какая-то корова откуда-то выскочила, бежит на наши позиции, но от этой пальбы перепугалась и вроде опять к немцам побежала. Тут уже ее подстрелили. Когда стали отходить, а пехота же быстро откатилась, а им ведь надо линию сматывать. Тут Петушкова и ранило. Его начали вытаскивать, но немцы решили захватить их живыми. Стали к ним приближаться, но наши это заметили и плотным пулеметным огнем отсекли. Тут уже немцы стали по ним бить вовсю, и закончилось тем, что еще пули в него попали. Он же солидный такой, и когда его вытащили, а он уже все… Мы его там и похоронили. Запомнилось, что место называлось – Могилина.
– А взводный чем виноват?
– Ну, он же вроде как отошел от этого дела, потерял боевой нюх, а тот его сразу в бой. Он же на поварской работе разжирел порядком, и его бы для начала в штаб, у телефона дежурить или еще куда-то, а он его послал линию тянуть… А может, сработало еще и то, что и сам им был недоволен, кто его знает?
А вот когда под Нойштеттином сменили 2-й Кавалерийский корпус, так там даже повара из подразделений лазили к немцам. То ли за трофеями, то ли зачем, не знаю. Но там лес и такая тихая оборона, что даже повара лазили, чтобы захватить «языка». Не знаю, правда это или нет, но так рассказывали. А в книге Добрушина есть эпизод, как под Сталинградом повар дрался с немцами черпаком.
– Можете выделить самый явный момент, когда сами могли погибнуть? Что называется, заглянули смерти в глаза.
– Ой, да сколько было разных моментов. Вот когда мы уже под Кенигсберг вышли, там тоже сложилась очень сложная обстановка. Немцы крепко потрепали какую-то пехотную часть, и наш полк бросили на выручку. Быстро туда пришли, а там усадьба такая большая – дом, от него тянутся сараи, и выезд. Во дворе стояли два тягача, а за двором два наших разбитых орудия. И немцы наседают, танки против нас бросили, вот уже шум моторов слышен. А у нас танков нет, мы же туда быстро-быстро. И, видимо, командир полка, а может, и кто-то другой, не знаю, отдал приказ «Запустить эти два тягача, и пусть ездят по двору!» Чтобы создать видимость, что и у нас танки есть. Ну, начали они ездить, немцы это дело услыхали и стали бить по двору. Все сразу попрятались кто куда. А когда мы отрывались от своих, начальник связи всегда меня сажал в тачанку на рацию. Потому что у меня почти 1-й класс, и в ответственные моменты я всегда у радиостанции. А так обычно нас всегда брал командир полка, чтобы мы держали для него связь с другими полками.
И тут я сижу в радиотачанке, открывается дверца, стоит капитан Мельчаев – помначштаба полка. Это был наш солдатский любимец. Офицер из офицеров! Хороший мужик, мы с ним не раз встречались. Он часто в штаб дивизии шифровки писал. И он мне командует: «Женя, вылазь быстро, возле тачанки ложись! Мне нужно срочно шифровку сделать». Там в тачанке столик, от приемника подсветка идет, и он сел писать, а я присел у открытой дверцы. А тут уже обстрел просто страшный, снаряды вовсю рвутся, лошадей где-то ранило, они визжат, в общем, такая нервозная обстановка…
Вдруг, слышу, издали кричат: «Капитана Мельчаева к командиру полка!» Потом уже ближе: «Капитана Мельчаева к командиру!» Потом уже сам начальник связи кричит: «Капитана Мельчаева к командиру!» Я в ответ кричу: «Капитан Мельчаев в радиотачанке!», и дверцу так приоткрываю, а он так привалился в уголок, и такое впечатление, что спит. Во мне сразу такая буря поднялась – меня, значит, отстранил, а сам сел и спит… Мы ведь до этого несколько суток почти не спали, были на грани. Кричу ему: «Товарищ капитан, вас к командиру полка вызывают!» Он не реагирует. Я его за рукав: «Командир полка вызывает!» И когда я дернул, на свету увидел, что у него кровь течет… Сразу кричу: «Мельчаев ранен! Быстрее врача!» Ну, пока санинструктор подбежал, а он уже все… Оказывается большой осколок насквозь пробил тачанку… Жалко, хороший был мужик… (По данным https://www.obd-memorial.ru ПНШ-3 штаба 65-го кавполка 32-й кавдивизии капитан Мельчаев Петр Михайлович 1917 г.р. погиб в бою 02.02.1945 года и похоронен в дер. Райхсвальд Кенигсбергского округа (Восточная Пруссия).
А после войны как-то на 9 мая собрались здесь дома и пошли к дяде. Он тоже воевал. И когда сидели за столом, вспомнили, что я был кавалеристом. Тут он говорит: «Если б не кавалеристы, я бы не сидел здесь за столом…» Я заинтересовался: «А в чем дело?» Он и рассказывает: «Так недалеко от Кенигсберга меня ранило, и я лежал в сарае. Тут кавалеристы подошли нас выручать, а когда стали отходить, нас всех погрузили на брички и вывезли». А я так уточняю: «А что, сарай отдельный был?» – «Нет, там усадьба такая». Я ему сразу: «Все, дядя Яша. Все! Дайте бумагу!» Нарисовал план того двора, эти орудия, тягачи и в сторонке сарай. Он так посмотрел: «Да-а-а… А ты откуда знаешь?» И я им рассказал про этот бой, как Мельчаева убило в радио-тачанке. А потом меня заменили, и я побежал помогать отправлять раненых. Грузили их на брички. А у меня был отличный трофейный фонарик, так я им в сарае светил, чтобы кого-то в этой соломе не забыли. Вот такой случай. Так что мир тесен… Или, например, другой момент.
Отправил меня как-то взводный в штаб дивизии за батареями. При штабе дивизии была зарядная станция, мы отвозим севшие аккумуляторы туда, а заряженные берем. Когда хорошо зарядят, а то приедешь, у них там что-то не готово. Но мы все боролись за то, чтобы делать так – вот приехал, сдал, тут же заряжайте и мне
