слышал.
Хваён разблокировала аппарат. В списке контактов значился номер Хан Чонхёка. Она открыла чат и отправила ему только что сделанную фотографию Тохёна. Ничего лишнего писать не стала. Если в теле Тоха сейчас действительно находится его брат, то как только Чонхёк, до беспамятства любящий сына, увидит этот снимок, тут же примчится обратно в Яму. Ах да, полицию звать нельзя. Хваён, конечно, сама собиралась пойти в участок, как только все закончится, но еще не время. Эта квартира казалась ей самым оптимальным местом встречи, но может получиться иначе. Нужно место, в котором Хан Чонхёк захотел бы спрятаться и о котором не узнает полиция. В голове всплыл один вариант. Фабрика игрушек рядом с «Радугой».
Статус сообщения с фотографией сменился на «прочитано», и бывший мэр сразу же позвонил. Хваён выключила телефон. Даже если тут же сорвется с места, ему понадобится время, чтобы преодолеть расстояние. А пока нужно придумать, как добраться до фабрики игрушек, не нарвавшись на проблемы.
– Мишка, смотри за ним в оба. Я выйду ненадолго.
Девушка еще раз проверила, крепко ли связан пленник, и вышла за дверь. В комнате Тоха остались только сам Тоха, лишившийся собственного тела, и Тохён, его укравший. Они – не то люди, не то духи – смотрели друг на друга. На самом деле Тоха очень многое хотел спросить у брата. Временами он совершенно не мог понять, что брат думает или говорит. После короткой паузы Тоха начал разговор:
– Как же так вышло?
– Ты о чем?
– Ты же не был плохим человеком. Скорее замечательным. Настолько, что даже бесило. Не могу поверить, что ты убил ребят, чтобы заполучить тело.
– Их убил не я. Это сделал отец.
– Но ты же соучастник.
Рот Тохёна был порван, поэтому говорил он с трудом. Уголки его губ вздернулись, насколько только могли:
– Тоха. Ты же ничего не знаешь. О том, что мне довелось пережить после смерти.
Сквозь его до жути кривую улыбку странным образом проглядывала грусть.
– Хочешь узнать? – спросил Тохён, и Тоха кивнул.
Ему требовалось больше информации, чтобы избавиться от зародившихся в душе сомнений. Тохён дернул подбородком, подзывая поближе. Он, конечно, был связан, но разница в комплекции и реакциях была колоссальная, поэтому Тоха сказал говорить как есть. Брат открыл опухший рот. Из ниоткуда снова раздался запах сырой земли.
– Знаешь, где я оказался после смерти?
Тоха пристально смотрел на Тохёна. Он понял, что не хотел бы отвечать на этот вопрос.
– В яме. Вот где я очнулся после смерти.
* * *
Лучше бы на этом все и закончилось. Как обычно. И так ведь уже умер. Все, увидимся в следующей жизни. Однако по неведомой причине Хан Тохён очнулся. И где же?
В яме.
Там, внутри, я все увидел, все на своей шкуре ощутил. Как умерли те, кого туда сбрасывали, как больно, страшно, грустно и голодно им было, какое отчаяние они испытывали. И как одиноко они себя чувствовали. Конца и края не было всему этому… Поверишь, если скажу, что лично пережил каждую из нескольких сотен жизней погибших там людей? Ты когда-нибудь попадал в место, где нечем дышать и повсюду стоит жуткая вонь? Думаешь, Хан Тохён, всю жизнь проживший как принц, смог бы выдержать подобное? Пусть я и не тот Тохён, каким казался тебе, все равно: разве, пережив такое, ты не почувствуешь, как в тебе что-то сломалось или изменилось?
В яме я был двенадцатилетним мальчиком по имени Им Ю. Он жил в бедной прибрежной деревеньке в Яму, и вся его семья заразилась чумой. Только Им Ю не заболел, но люди, вместо того чтобы утешить или защитить от хвори, определили его как ребенка, который скоро заразится, как уже погубленную жизнь, как противный кусок мяса. Было неясно, как и когда болезнь в нем проявится, да и таких маленьких детей, как Им Ю, использовать в работе не могли. Ведь каждая рисинка была на счету, а тут – лишь пустая трата запасов. Вот Им Ю вместе с семьей и оказался в яме. Не мертвым, поскольку было жалко тратиться на патроны, а живым. В этом отвратительном месте, где со всех сторон – трупы и жужжащие насекомые, ребенок ждал, чтобы смерть как можно скорее настигла его.
Но она не настигла. Близкие умерли от болезни и сгнили, все новые люди дождем падали в яму, а Им Ю все еще оставался в живых. И, что самое смешное, захотел во что бы то ни стало выжить. Поэтому-то мальчик и начал карабкаться вверх по яме. Наступал и отбрасывал в сторону разложившиеся тела больных, пил дождевую воду, смешанную с гнилой, и двигался все выше. Казалось, стоит ему только выбраться оттуда – и он будет способен на что угодно. С появлением цели, как по волшебству, прибавилось сил: мальчик карабкался три дня и три ночи и наконец вылез навстречу солнечному свету. Стояла весна. Он поймал упавший с вишневого дерева лепесток – как же красив тот был! И только Им Ю почувствовал, что жив… он услышал голос:
– Эй, ты что, не умер, что ли?
Это был военный на посту. Мальчик развернулся и встретился с длинным ружьем, направленным на него – бах! Раздался выстрел. Карабкавшийся три дня и три ночи ребенок снова кубарем полетел в яму. С пулей во лбу. Последнее, что он запомнил, – ужасно мерзкое лицо солдата… И имя «Хан Хакчхоль», вышитое на его груди. Хан Хакчхоль, Хан Хакчхоль. Знакомое имя, не правда ли?
И Хан Тохён (уже не Им Ю), пока его сознание медленно угасало, подумал, что наконец все закончилось. Хотя, конечно, в состоянии смерти ни о каком сознании речи идти не может. «Скорее бы я умер, окончательно умер, переродился бы или рассыпался космической пылью – не важно, лишь бы быстрее все закончилось», – думал он. Но в следующий миг Тохён снова открыл глаза, и как думаешь где?
Снова в яме. Точнее – в миге перед падением туда. Дрожа от страха в ожидании смерти. Только в этот раз он был не Им Ю, а сорокалетним мужчиной по имени Ким Санхо. Его вместе с женой связали, с силой толкнули – и они полетели ко дну. Он умер, глядя на то, как гниет тело его жены. И все снова повторилось.
Им Ю, Ким Санхо, Чи Ёнхо, Ю Поксун, Пак Санчхоль, То Минхан, Чо Унхён…
Почему все это произошло со мной? И так обидно, что я умер такой нелепой смертью,
